|
Выше уже приводилось высказывание Ларошфуко о том, что все жалуются на свою память и никто не жалуется на свой ум. Опыт преподавания и оценки знаний учащихся подтверждает максиму знаменитого афориста. Жалобы на память — это своего рода защитная реакция на возможные упреки в непонятливости, тупости, лени и т. п. На самом деле человеческая память представляет собой весьма совершенный инструмент, удивительный функциональный орган нашей жизни. Владимир Набоков, пытавшийся «дать Мнемозине не только волю, но и закон», считал, что память может превращаться «либо в необыкновенно развитый орган, работающий постоянно и своей секрецией возмещающий все исторические убытки, либо в раковую опухоль души, мешающую дышать, спать, общаться...». Споря в 1920 г. с анархическим бунтом М. О. Гершензона против культуры как традиции, как «предания», Вячеслав Иванов назвал память верховной владычицей культуры и отметил интересные психологические особенности памяти: «Память — начало динамическое, забвение — усталость и перерыв движения, упадок и состояние относительной косности» (см.: Аверинцев С. С., 1976). Психологии до сих пор не ведомо о двоякой памяти Иванова — памяти созидающей и памяти разрушающей жизнь. Это различие, выраженное в поэме «Деревья», понял тоскующий в эмиграции по родине писатель и философ Федор Степун: «Различие между памятью, прохладной усыпальницей наших изъятых из времени и уже вовеки нетленных в своей преображенности переживаний, и тревожащими душу воспоминаниями — привидениями, требующими возвращения в жизнь и тем, грозящим ей разрушением» (1990. Т. 2. С. 404). Он говорит о жившей с ним в эмиграции матери: «Нет, ей вечной, да еще светлой памяти не надо; она хочет воспоминаний живых, горячих, трепетных и даже разрушительных. Разрушения своей души ей бояться не приходится, так как она только тогда и живет, когда умирает от тоски по прошлому» (там же). Вячеслав Иванов различал также святую память и воспоминания: Ты, память, муз вскормившая, свята, Оба вида памяти проявляют себя в том, что мы в своей языковой ограниченности называем одним словом «воспоминание», которое, как и память, может быть созидательным и разрушительным, естественно, и утилитарным. Преодоление разрушительной памяти о прошлом состоит в нелегкой работе по отдалению и отчуждению прошлого, возможно, в прощении прошлого или примирении с ним, после чего оно может быть переозначено, превращено в нечто иное. Известно, что человек может быть весь захвачен любимым делом, страстью, мыслью. Он может весь превратиться в слух, в зрение: «Я весь внимание». В таких случаях не человек хозяин своих анатомических или функциональных органов, а последние становятся хозяевами человека. Он подчиняется им. То же происходит и с памятью, когда не память — орган человека, а человек — орган памяти, он не только подчинен, но подавлен ею. Хорошо, если такие состояния побуждают человека к работе печали, к переживанию, к деятельностно-семиотической перешифровке и вытеснению гнетущих воспоминаний, к порождению новых жизненных смыслов взамен утраченных, к пониманию того, что жизнь больше, чем смысл. По мере выполнения такой работы человек вновь овладевает памятью, становится ее хозяином. К подобным свойствам и функциям памяти, да и других — 199 —
|