Сочетание в памяти консервативных и динамических свойств остается загадочным. Однако это такая загадка, решение которой не предполагает исключения или вычитания какой-либо группы свойств. И те и другие в равной степени обеспечивают то, что принято называть хорошей памятью. Хорошая не значит буквальная, скорее, осмысленная. Именно сочетание консервативных и динамических свойств памяти делает ее живым функциональным органом, даже организмом, способным к внутреннему движению и самодвижению. В создании такого организма огромную роль играет непроизвольное запоминание, начинающееся с рождения, а по некоторым смелым предположениям, и ранее того.
Трудно сказать, какой удельный вес знаний о мире и о себе самом, имеющихся в памяти индивида, получен непроизвольно, а какой — произвольно? Если верить Л. Н. Толстому, утверждавшему,
256
что более 90% наших знаний мы получили до 5 лет, то объем запомненного нами непроизвольно еще выше и приближается к 100%. Это, впрочем, не должно служить основанием для пренебрежения произвольным запоминанием. Не менее интересно и важно то, что далеко не всем полученным непроизвольно знанием и опытом мы можем произвольно распоряжаться. Овладение собой, идущее через познание себя, представляет экзистенциальную задачу, которую человек решает всю жизнь, притом с негарантированным успехом. Ее решению мешает многое. Не последнюю роль играет лень властвовать собой...
Приведенные примеры иллюстрируют возможность привлечения нового для науки знания о человеке, которое может быть и известно ученым, но редко включается в контекст психологии. Это лишь на первый взгляд особое, парадоксальное, а на деле — в высшем смысле живое, жизненное знание, с которым, видимо, постоянно сталкиваются психоаналитики и психотерапевты.
Живость памяти обеспечивается еще и тем, что существующее в ней полимодальное описание (образ) мира всегда недосказанно. Получение, добывание нового знания, как правило, сопровождается расширением незнания, что вызывает в памяти различного рода напряжения. Они являются источником любопытства, любознательности, фантазии, мифологического, научного творчества и других форм достраивания, завершения опыта, его гештальтирования. Иное дело, что со временем любой гештальт (картина мира, закон) подвергается сомнению, уходит в тень, потом он нередко всплывает вновь. Это справедливо как для социальной, культурной памяти, так и для индивидуальной. В этом пункте уместно обратиться к традиционной проблематике памяти и обучения.
§ 3. Место памяти в обучении
— 203 —
|