|
А. Г. Новохатько приводит точную фиксацию М. К. Петрова, чем по форме отличается гегелевское понимание природы творчества от кантовского: «Вот здесь и начинается самое серьезное — совмещение антиномий Канта, отказ от разделения миров творчества и репродукции, слияние их в единую репродуктивно-творческую «самость» — автономный довлеющий себе, самораскручивающийся субъект самовоспроизводства (репродукция), самообновления (творчество), обнаруживающий в самом себе все основания и критерии для гомеостаза... так и для законосообразного изменения, преемственного развития...» (там же. С. 129—130). Мы далее увидим, что в когнитивной психологии накапливаются новые экспериментальные доказательства этой вполне разумной позиции. Еще раз обратим внимание на то, что два психологически ориентированных философа в статьях, опубликованных под одной обложкой, по-разному оценивают силы души, и в их числе роль и место памяти в продуктивной, творческой деятельности. И дело даже не в том, кто из них или из рассмотренных ими философов больше прав. Наше дело не ставить им оценки, а думать самим. Для Канта и Фихте воображение — это способность связывать общие законы, выработанные всей общечеловеческой культурой, с неповторимыми фактами, причем никакими логическими правилами эту связь установить нельзя. Даже А. Ремизов, превозносивший память духа, писавший, что душа знает больше, чем сознание, подчеркивал роль внимания к настоящему и его встречу с памятью о прошлом. При этом «мысли идут по зацепкам наперекор логической целесообразности, сцепление образов и суждений неожиданно» (2000. С. 51). Значит, и Мнемозина, память как удержание внутренней сути вещей, как победа над страшной их властью — тоже кое-что, как и сократовский анамнесис, «припоминание», приравненное к творчеству. Проблема соотношения репродукции и творчества имеет прямое отношение к образованию, которое, казалось бы, как раз начинается с приобретения знания общих законов и принципов, т. е. с памяти. Гегель вполне резонно писал, что в педагогических успехах мы узнаем набросанную как бы в сжатом очерке историю образованности всего мира. Здесь ключевое слово «сжатость». У Гегеля имеется и другой образ, полезный для понимания содержания образования и не только его: «Содержание есть обузданная непосредственность, оформленная в свою аббревиатуру и определенная в мысли» (1956, Т. 4. С. 16). В. Б. Хозиев, комментируя эти строки, пишет, что обуздание, оформление, определение являются отдельными моментами метода (познания и действия), сливающимися в единый поток опосредствования (2000. С. 17—18). «Сжатие» относится к научному содержанию, к искусству. Иосиф Бродский заметил, что модернизм есть лишь логическое следствие — сжатие и лаконизация — классики. — 196 —
|