|
Вообще, Эриксон замечательно разнолик. Один перечень «объектов», попадавших в зону его внимания, впечатляющ. При этом ничто упомянутое выше отнюдь не отменяется! Дети и подростки, индейцы и подводники, студенты и хиппи, Лютер, Ганди и Гитлер, невротики и демонстранты, евреи и протестанты, феминистки и коммунисты и, как говорится, прочие и прочие. Заметим, что у Эриксона вовсе не наблюдался грех всеядности — были кругозор и универсальность при доминирующей проблематике (всепоглощающий интерес к человеческой идентичности в ее разнообразии). За Эриксоном прочно закрепилась характеристика властителя умов университетской молодежи — качество редкое в профессорской среде. При этом следует учитывать, что пик преподавательской активности Эриксона падает на шестидесятые — семидесятые годы, с их неотъемлемым акцентом на год 1968, знаменовавший собой существенный сдвиг в молодежном самосознании (ив отношении к молодежи взрослого сообщества), если не смену парадигмы взросления современного человека. Через хиппизм, бунты, увлечение наркотиками и «свободным» сексом, через Битлз, Вудсток, Джанис Джоплин и Джимми 124 Хендрикса, через крайности негативизма молодежь прорывалась в новое пространство своего развития. Когда к концу семидесятых этот бурный поток молодежных страстей поуспокоился и был канализирован поумневшим обществом в виде молодежной субкультуры, моды и прочего, стало ясно, насколько глобальное потрясение пережило общество. На этом фоне сказанное об Эриксоне — фаворите студенчества — получает совершенно особое звучание, ничего общего не имеющее с образом милашки-профессора. Именно своей чувствительностью к истории дня, конкретной исторической психологии окружающих нас людей, с их сегодняшними страстями и интересами, умением озвучивать спрямленные фрейдовские мантры фактологией и фразеологией свежих газет Эриксон пришелся по душе бунтующему студенчеству. Последнее хотелось бы уточнить, чтобы у читателя не возникло упрощенное представление о том, как профессор Эриксон соединяет теорию и практику, историю и современность. То, что он делал, вовсе не было попыткой осовременить фрейдизм или, уж тем более, популяризировать свои научные взгляды. Осмысливая происходящее, Эриксон поступал как ученый, вводя в научный оборот, скажем, такой термин, как «историческая актуальность», обозначающий способность личности к максимальному соучастию в социокультурных процессах при минимальном ущербе для собственной личности и деятельности ее «защитных механизмов». Историческая актуальность преодолевает (и исключает) примитивистские представления о некой тотальной необходимости постоянной или эпизодической жертвенности людей (и людьми) во имя общественного прогресса «любой ценой». Ощущая мучительность поиска окружающей молодежью нравственных опор свой жизни, он творчески переработал знаменитый кантовский категорический императив («Относись к другим так, как ты хотел бы, чтобы другие относились к тебе»), превратив его в американской манере в «золотое правило поведения»: «Поступай по отношению к другому так, чтобы это могло придать новые силы другому и тебе». Естественно, что человек, который на таком уровне способен участвовать в бестолковщине выяснений отношений по оси «отцы» и «дети», заслуживает уважение и первых, и вторых. — 109 —
|