|
т. е. входить в качестве компонента в те или иные внешние формы. Разумеется, превращенные формы могут иметь и относительно автономное (в пределах целостности человека) существование. В любом случае, когда превращенные формы входят в другие более широкие структуры или выступают автономно, между ними имеются живые противоречия, выступающие одновременно и как точки роста, и как движущие силы развития. Их единство — это лишь моменты в их бытии. С этой точки зрения сколько-нибудь длительное единство сознания и деятельности — это смерть того и другого. Мы уже не говорим о том, что каждая из превращенных форм имеет и собственное сложное строение. Равновесность и гармония между ее компонентами непрерывно нарушается открытостью превращенной формы к среде, к влиянию других форм. Отсюда кризисы, взрывы, катастрофы (часто очистительные) в жизни человека, в его сознании и деятельности. На психологическом языке это чаще звучит как аффекты, драмы, трагедии. Даже когда равновесие сохраняется, оно не статично, оно не обладает устойчивостью, нарушается, имеет динамический характер. Для такого равновесия менее всего пригодно словечко "единство" (так и просится добавить "партии и народа"). Наконец, каждая из превращенных форм имеет свои собственные законы развития, в том числе и спонтанного. Источником развития является гетерогенность как исходных натуральных форм (например, живого движения), так и возникающих на их основе превращенных форм. Понимание психического развития и развития человека как порождения превращенных форм — вызов современной психологии со стороны философии культуры и цивилизации. Здесь можно лишь сказать, что в психологической теории деятельности, практически, не учитывалось, что есть вещи, производящие самих себя. Это тайна и загадка идеи спонтанности, издавна существующей в культуре. Вот как об этом говорил М. К. Мамардашвили: "Даже сознание, как и мысль, можно определить как возможность большего сознания. Или, например, свобода. Для чего нужна свобода и что она? Свобода ничего не производит, да и определить ее как предмет нельзя. Свобода производит только свободу, большую свободу. А понимание того, что свобода производит только свободу, неотъемлемо от свободного человека, свободного труда. То есть свободен только тот человек, который готов и имеет реальную силу на труд свободы, не создающей никаких видимых продуктов или результатов, а лишь воспроизводящей саму себя. А уже затем она — условие других вещей, которые может сделать свободный человек. Но нет такого предмета в мире, называемого "свобода", который внешне доказуемым образом можно кому бы то ни было показать — 148 —
|