Психология сознания

В европейской философской мысли в течение веков тело и дух представлялись совершенно разными по природе и происхождению сущностями. При этом тело рассматривалось лишь как косная инертная материя, не способная не только к мыш­лению, но и к активным целесообразным действиям. Непо­средственной причиной действий считалась душа, приводя­щая в движение органы тела. Начало конца этой многовековой традиции связано с именами двух выдающихся мыслителей XVII в. — Декарта и Спинозы. Декарт решительно вывел из под власти нематериальной бестелесной души большой класс поведенческих актов животных и человека, показав, как имен­но их внутренний механизм и целесообразный характер мог­ли бы быть поняты на основе чисто естественных природных причин и следствий, В монистической же системе Спинозы мышление и протяженность были представлены не как разные сущности, а как два атрибута одной и той же единой субстан­ции и была полностью теоретически отвергнута мысль о воз­можности вмешательства души в деятельность тела.

По мере развития естествознания, медицины и физиологии в XVIII-XIX вв. в умах сначала отдельных выдающихся мыс­лителей, а затем и все большего числа образованных людей стало складываться и усиливаться убеждение о неразрывной и непреложной зависимости не только некоторых, как думал Декарт, но всех так называемых духовных явлений от мате­риальных процессов в одном из органов человеческого тела — в его мозге. Однако в силу недостаточности знаний о деятель­ности мозга и неразработанности принципа отражения харак­тер этой зависимости еще долгое время «ускользал» от ясного понимания и определения. Спиноза в свое время высказал глубокую мысль, что никто не будет в состоянии адекватно и отчетливо понять единства души и тела, пока не приобретет адекватного познания о теле. В переводе на современный язык эта мысль может быть интерпретирована в том смысле, что, до тех пор пока не достигнуто адекватное понимание природы деятельности мозга, не может быть достигнуто также ясное удовлетворительное логически непротиворечивое решение психофизиологической проблемы.

Французские материалисты, опираясь уже на большой арсенал фактических данных, выдвинули тезис, что психика представляет собой функцию высокоорганизованной мате­рии, функцию мозга. Это положение оказало очень большое влияние на последующее развитие научной и философской мысли, но у многих авторов при попытках его конкретизации оно истолковывалось либо в вульгарно-материалистическом, либо в параллелистическом и эпифеноменалистическом духе. Вульгарно-материалистическая конкретизация сводилась к тому, что так называемые психические процессы — это на са­мом деле процессы деятельности мозга, которые в принципе по своей сущности ничем не отличаются от процессов во всех других органах человеческого тела. В этом случае исчезало какое-либо существенное своеобразие психических процессов по сравнению со всеми другими отправлениями тела. Если же во главу угла ставилось своеобразие психических процессов, то оно понималось исключительно в рамках субъективистско-интроспекционистской их трактовки как внутренне данных и непосредственно переживаемых явлений сознания. Это вело к параллелистическому взгляду, что процессы в мозге обладают особым свойством влечь за собой появление психических яв­лений и состояний, характеризующихся непосредственной данностью и переживаемостыо. Хотя последовательными параллелистами признавалось, что не существует психического без нервного, что тождеству, сходству или различию субъек­тивных психических состояний необходимо должно отвечать сходство, тождество или различие соответствующих нервных процессов (вторая аксиома психофизики Г. Мюллера), нерв­ное и психическое все же оставались двумя разными рядами явлений. Связь же этих двух рядов представлялось абсолют­но непостижимой, что и было со всей решительностью провозглашено Дюбуа-Реймоном. Столь же непостижимой оказывалась жизненная приспособительная роль психических процессов, что неизбежно вело к эпифеноменализму в трактовке психики. В другом широко распространенном варианте параллелизма психическое и нервное рассматривались как внутреннее и внешнее проявление одних и тех же процессов. Наблюдаемые изнутри, со стороны мыслящего.субъекта, моз­говые процессы выступают как психическое, как явления со­знания, тогда как извне, для постороннего наблюдателя, они есть и остаются телесными материальными процессами дея­тельности мозга. Но и это решение вопроса, кажущееся на пер­вый взгляд достаточно ясным и понятным, при более внима­тельном и скептическом анализе оказывается столь же непо­стижимым, как и первый вариант параллелизма. Ф. Ланге в труде «История материализма» (1899) писал, что остается, в сущности, совершенно необъяснимым, как внешний процесс природы есть в то же время внутренний для мыслящего субъекта. «Это и есть тот пункт, который вообще выходит за границы познания природы»[18]. Теория двух сторон, писал К. Штумпф, величественна, поэтична, заманчива, но темна. Это «не что иное, как слово, свидетельствующее о потребности избегнуть дуализма при невозможности действительного преодоления той пропасти, на которую наталкивается наш ум»[19]. Причина неудач решить психофизиологическую проблему в духе материалистического монизма, к чему неуклонно вела вся логика развития естествознания, коренилась, по нашему мнению, в отсутствии понимания деятельности мозга как отражательной по своей сущности. Мозговые процессы трак­товались только по аналогии с Другими процессами в теле и вообще в природе. Физико-химические и энергетические пре­вращения в мозге, протекающие во времени и в пространстве, представлялись единственно существенными характеристи­ками мозговой деятельности. Предполагалось, что с помощью этих, и только этих характеристик можно дать ее полное и ис­черпывающее описание. Материалистические теории были сосредоточены вокруг доказательства тезиса, что психика — это природные, телесные, мозговые явления и что их способ­ность вызывать определенные действия не может находиться в противоречии с законом сохранения энергии. В то же время самое главное положение французского материализма, что психика — это функция особым образом организованной мате­рии, функция высокоорганизованной материи, оставалось со­вершенно в тени. Специфические особенности организации мыслящей материи, которые могли бы отличать ее от живой, но немыслящей материи, оставались не только неизвестными, но и не обсуждались в теоретическом плане. Господствовала установка на подчеркивание черт сходства и даже тождества психики как совокупности мозговых процессов со всеми дру­гими процессами в теле и вообще в природе, а не установка на выявление их специфических отличительных черт. В силу это­го описания психического как деятельности мозга не наклады­вались сколько-нибудь содержательным образом на описание психических явлений в житейской практике, искусстве, логи­ке, философии, психологии и теории познания. Психофизио­логическая теория И. М. Сеченова представляет в этом отно­шении одно из немногих выдающихся исключений. Но в силу общего состояния современной ему физиологии и абсолютно­го господства субъективно-интроспекционистских взглядов в психологии, не до конца преодоленных и им самим, ему не уда­лось переключить естествоиспытателей на новый подход к трактовке деятельности мозга. <...>