|
Может быть, некоторые из вас припомнят знаменитого микел-анджеловского Моисея, гневающегося и разбивающего скрижали. Очень удобно с этим произведением, вернее с его фотографией, проделать простой эксперимент. Попробуйте открывать его изображение постепенно, идя снизу вверх. Что выражает нижняя часть — ноги? Это приподнимающийся человек, одна нога едва касается земли. Идите выше — это дотрагивающаяся до бороды рука, которая 238 еще полна какого-то движения, напряжения, и еще выше — это успокоенное чело. А главное и неожиданное, что в целом — это гневающийся Моисей, разбивающий скрижали, — таков замысел. А Моисей-то сидит, Микеланджело не поставил его. То, что нужно было выразить, он выразил только нижней частью, с которой контрастирует успокоенность верхней части скульптуры. А сами скрижали? Моисей не делает движения, чтобы их разбить, они лежат рядом с ним, чуть касаясь локтя, или, вернее, предплечья. Итак, мы пришли к очень своеобразному выводу. Прежде всего к положению о том, что специфическая функция продуктов эстетической деятельности, а следовательно, и задача этой деятельности вовсе не сводится к увеличению наших познаний об объективных особенностях мира, хотя эта задача в ней может, а иногда даже и должна присутствовать. Задача эстетической деятельности не сводится и к вовлечению нас в мир эмоций, к их передаче. Задача этой деятельности — в открытии жизни, показе того, что лежит за «равнодушными» значениями, и в этом отношении искусство эмоционально, потому что открытие личностного смысла есть акт высшей степени эмоционального напряжения (но не эмоция сама по себе, которая может возникнуть по любому поводу). Итак, эстетическое отношение, реализуемое эстетической деятельностью, есть особое отношение. И если практические отношения человека к миру реализуются в его практической деятельности и обслуживаются познанием, а его познавательное, теоретическое отношение реализуется в познавательной деятельности и обслуживается соответствующими действиями (теоретическими, а иногда и прямо практическими), то эстетическое отношение реализуется деятельностью, проникающей за безразличность, объективность, рав-нодушность деятельностей практической, теоретической, познавательной. Поэтому эстетическое отношение в определенном смысле универсально. И когда говорят о непротивоположности между наукой и искусством, непротивоположности между трудом и искусством, то откуда бы им взяться? Ведь эстетическая деятельность — раскрытие того и другого. И последнее: почему так действенно искусство? Мы с вами ведь уже говорили: подлинным и мощным регулятором является не значение, не понимание. Можно понимать, владеть значением, знать значение, но оно будет недостаточно регулировать, управлять жизненными процессами: самый сильный регулятор есть то, что я обозначил термином «личностный смысл». Но ведь искусство несет в себе, воздействует на людей, передает людям именно самое сильное в регуляции деятельности — смысл. Поэтому искусство не информирует, оно движет людей, подвигает их, в смысле подвига, к жизни. Искусство этим и совершает великую борьбу против утраты смысла в равнодушных значениях. Искусство — не только для человека, как Значение, как познание. Искусство за человека, в этом его главное отличие. Не для, а за. Замена слов, мне кажется, точно выражает суть дела. Искусство заставляет человека жить в истине жизни, а не в Истине вещей. — 221 —
|