|
Однако вскоре я заметил, что на самом деле все картины вовсе не одинаковы. Размер картин варьировал от очень большого до очень маленького, но и техника письма тоже изменялась от картины к картине. Иногда художник пользовался большой кистью, иногда — маленькой. Иногда можно было увидеть проглядывающий сквозь краску холст, на других картинах весь холст был сплошь покрыт краской. На одних полотнах были приклеены скрепки для бумаг или кусочки белой пленки, а другие словно сами по себе парили в воздухе. На одних краска лежала толстым слоем, на других — очень тонким. И когда я обратил внимание на эти детали, картины предстали передо мной во всем своем едва ли не безграничном разнообразии. И мне стало любопытно смотреть, какими способами художник варьирует одни и те же детали и какого эффекта он при этом добивается. Вскоре я был просто потрясен необыкновенным богатством картин и стоял, пораженный мастерством художника! Какой парадокс! Сотни белых картин, среди которых нет и двух похожих! Очевидно, что этому художнику никогда не бывает скучно писать белой краской. Его интересовала сама техника живописи, физические свойства краски, ее консистенция, движения кисти, фактура, размер холста и т. п. В отличие от большинства картин, на полотнах Раймана не было ни фигур, ни фона, ни «близко», ни «далеко», ни затенения, ни тени. Только белая краска, но положенная тщательно и с умом. В картинах не ощущалось внешнего влияния и не было никаких сюжетов. В них не было также ни художественной экспрессии, ни аффекта. Он рисовал саму «буквальность». Через простое повторение и тщательный отбор он донес до зрителя острое чувство физического субстрата мира — мира, покрытого слоями языка и метафор. Он сумел увидеть бесконечное разнообразие в такой простой вещи, как белый цвет. Глядя на эти картины, я смог увидеть потенциальное разнообразие, заключенное в одинаковости. Я старался понять, как человек может постоянно интересоваться визуальными деталями и не испытывать скуки. Это был мир чистого ощущения, в нем было не больше глубокого смысла, чем в разнообразии простейших вещей. На какой-то короткий миг я представил себе, что смог увидеть мир так же, как видит его человек с ASD. Должно быть, удовольствие, которое я испытал, глядя на эти картины, сродни тому удовольствию, которое испытывает Джастин, когда слушает гром, или Крис, когда наблюдает за деревьями, «танцующими» на ветру. Этому художнику доступен тот уровень восприятия, который присущ всем людям с аутизмом или с синдромом Аспергера. Я знаю, что Райман не принадлежит к их числу. Напротив, он ничем не отличается от большинства из нас. И мне известно, что большинство людей с аутистами не художники. Но Райман открыл, если не осознанно, то интуитивно, тот мир, в котором живут люди, страдающие аутизмом или синдромом Аспергера. Он распахнул дверь и позволил нам заглянуть в него. — 42 —
|