|
На первый взгляд под вопросом остаётся ритуал социального мазохиста. Может показаться, что этот страдальчески-облагороженный типаж отвергает «общие правила», то есть именно правила игры. Действительно, например, Й. Хейзинга в своём исследовании «Homo ludens» (человек играющий) блистательно описал этот типаж: Участник игры, который действует вопреки правилам или обходит их, это нарушитель игры… однако, вовсе не то, что плут. Этот последний лишь притворяется, что играет. Он всего-навсего делает вид, что признает силу магического круга игры… Точно так же и в мире высокой серьезности плуты, жулики, лицемеры всегда чувствуют себя гораздо уютней шпильбрехеров: отступников, еретиков, вольнодумцев, узников совести… Разве что эти последние, как то нередко случается, тут же не создают, в свою очередь, новое сообщество со своими собственными, уже новыми правилами. (Хейзинга, «Homo ludens», 2007). Вынужденное признание Хейзинга о том, что «аутло» создают собственный круг игры со своим правилами только подтверждает, что социальный мазохист на самом деле вовсе не выходит из круга ритуальных игр. Если такой типаж осознанно несёт в себе идею протеста, то дороже этого протеста нет уже ничего – было бы против чего протестовать. Это не столько доэдипальность структуры, сколько фиксированность именно на идее эдипова протеста – как будто хватило сил добраться до самой верхней точки, перевала протестности, но нет уже желания перевалить за него. Собственная жизнь оказывается заложником идеи протестной жертвенности. До эдиповой ситуации мало дойти – из неё надо ещё суметь выйти. Именно на гребне жертвенности и создаётся собственное высокогорное королевство. И там уже правила игры оказываются гораздо жёстче, а ритуализация в гораздо меньшей степени терпит отступления от правил. Ценой громадных жертв социальный мазохист приобретает не только надежду на будущее (порой – посмертное) признание своих заслуг, но и колоссальные вериги новых правил поведения, новой, мучительной игры, вплетённые в повседневность его сущестовования. Рассматривая социальный мазохизм как невроз характера, мы неизбежно зададимся вопросом о той нагрузке, которую мазохист бессознательно придаёт символам ритуала и о месте терапевта при работе с такого рода клиентами. Собственно, это один и тот же вопрос, ибо если задача терапевта – научить клиента ходить самостоятельно, то сделать это, просто выбив костыли ритуала, невозможно – они просто отрастут заново. И когда Райх, отступив о схемы Фрейда, жёстко заявил: «Никакого толкования смысла, если необходимо толкование сопротивлений», то совершенно логичной была его оценка сопротивлений характера как «нарциссического защитного аппарата», который, ради успеха терапии, надо «расшатать» - то есть, если продолжать аналогию с костылями, то указать пациенту тот алтарь, к которому он, прибедняясь и приволакивая ноги, подбирается «на полусогнутых». — 62 —
|