Дама с монашески опущенными глазами, худенькая, скромная поднималась по лестнице, опираясь на руку какого-то черненького человека небольшого роста. Дама, по-видимому, любила зелёный цвет. На лбу у неё поблёскивали изумруды, на шее была зачем-то зелёная лента с бантом, и сумочка зелёная, и туфли из зелёного листа водяной лилии. Дама прихрамывала. – Была чрезвычайно популярна, – рассказывал Коровьев, – среди очаровательных неаполитанок, а ранее – жительниц Палермо, и именно тех, которым надоели их мужья. Тофана продавала таким… Ведь может же в конце концов осточертеть муж? – О, да, – смеясь ответила королева Маргарита. – Продавала, – продолжал Коровьев, какую-то водичку в баночках, которая прямо чудесно помогала от всех болезней… Жена вливала эту водичку в суп, муж его съедал и чувствовал себя прекрасно, только вдруг начинал хотеть пить, затем жаловался на усталость, ложился в постель, и через два дня прекрасная неаполитанка была свободна, как ветер. – До чего она вся зелёная! – шептала Маргарита, – и хромая. А зачем лента на шее? Блёклая шея? – Прекрасная шея, – пел Коровьев, делая уже приветственные знаки спутнику Тофаны и улыбаясь во весь рот, – но у неё неприятности случились. Хромает потому, что на неё испанский сапог надевали, а узнав, что около пятисот неудачно выбранных мужей, попробовав её воды, покинули и Палермо, и Неаполь навсегда, сгоряча в тюрьме удавили, – я в восхищении! – завыл он. – Госпожа Тофана! Бокал шампанского… – ласково говорила Маргарита, помогая хромой подняться с колена и в то же время всматриваясь в плаксиво улыбающегося её спутника. – Королева! – тихо воскликнула Тофана. – Как ваша нога? – участливо спрашивала Маргарита, восхищаясь своею властью легко говорить на всех языках мира, сама вслушиваясь в певучесть своей итальянской речи. – О, добрейшая королева! Прекрасно! – искренне и благодарно глядя водяными зеленоватыми глазами в лицо Маргариты… Молодой человек уже вкладывал в сухую ручку госпожи Тофаны бокал. – Кто этот с нею? – торопливо справилась Маргарита, – с богомерзкой рожей? Муж? – Не знаю я этого сукиного сына, – озабоченно шептал Коровьев, – кажется, какой-то неаполитанский аптекарь… У неё всегда была манера ронять себя и связываться со всякой сволочью. Ну, Азазелло пропустил… Всё в порядке… Он должен по должности знать всех. – Как рады мы, граф! 214 – вскричал он по-французски и, пока очень беспокойный какой-то фрачник целовал колени Маргариты, говорил ей: – Не правда ли, светлейшая королева, граф Алессандро Феникс очень, очень понравился Калиостро, – вдунул он в ухо Маргарите… — 253 —
|