|
– Видите ли, доктор, у нас случай массового… – но не кончил, стал давиться словами и вдруг запел неприятным козлиным тенором о том, что Шилка и Нерчинск нестрашны теперь… – Дурак! Дурак! – крикнула девица, но не объяснила, кого ругает, а вывела руладу, из которой явствовало, что горная стража её не поймала. Недоумение разлилось по лицу врача, но он постарался совладать с собой и сурово прикрикнул на секретаря: – Замолчите! Видно было по всему, что секретарь и сам бы отдал всё на свете, чтобы замолчать, но сделать этого не мог и, могучий, рассеянный по всему учреждению хор вместе с секретарём донёс до вконец соблазнённых ваганьковских прохожих вопль о том, что в дебрях не тронул прожорливый зверь. Девицу поволокли куда-то под руки, явился лекарский помощник с сумкой. Захаров через минуту от взволнованных посетителей учреждения узнал в чём дело. Оказалось, что в перерыве, предназначенном по закону для завтрака, заведующий учреждением явился в столовую как раз в тот момент, когда все служащие доедали питательную и вкусную свинину с бобами. Заведующий, по словам озлобленной девицы, сиял как солнце и вёл под руку какого-то «сукина сына, неизвестно откуда взявшегося» (так точно выразилась девица), тощего в паршивых брючках и в разбитом пенсне. Дело в том, что устройство кружков было манией заведующего. В течение полугода он организовал шахматно-шашечный кружок, кружок пинг-понга, любителей классической литературы, духовой музыки (последний быстро распался, так как проворовался кассир, игравший на валторне) и к июню угрожал организовать кружок гребли на пресных водах и альпинистов. Коротко говоря, заведующий ввёл под руку Коровьева и отрекомендовал его всем любителям бобов как товарища-специалиста по созданию хоровых кружков. Лица будущих альпинистов стали мрачны. Но заведующий призвал всех к бодрости, а Коровьев тут же и пошутил, и поострил, и клятвенно заверил, что времени пение берёт самую малость: «На ходу! на ходу! – трещал Коровьев, – но удовольствия и пользы три вагона». И тут «этот подхалим Косарчук» (выражение девицы) первый вскочил и восторженно заявил, что записывается. Тут все увидели, что пения не миновать, и, как один, записались. Петь решили, так как всё остальное время было занято пинг-понгом и шашками, в этом самом для завтрака перерыве. Заведующий, чтобы подать пример, объявил, что у него тенор, и далее всё пошло как сон скверный (девица так говорила). Коровьев проорал «до-ми-соль-до», самых застенчивых извлёк из-за шкафов, за которые они прятались в надежде отлынуть, Косарчуку сказал, что у того абсолютный слух, заныл, попросил уважить старого регента-певуна грянуть «Славное море», камертоном стучал по пальцу. — 212 —
|