Великий канцлер

– Это верно, – согласился внимательный Иван.

– Я шёл по Тверской тогда весною. Люблю, когда город летит мимо. И он мимо меня летел, я же думал о Понтии Пилате и о том, что через несколько дней я допишу последние слова, и слова эти будут непременно – «шестой прокуратор Иудеи Понтий Пилат».

Но тут я увидел её, и поразила меня не столько даже её красота, сколько то, что у неё были тревожные, одинокие глаза. Она несла в руках отвратительные жёлтые цветы. Они необыкновенно ярко выделялись на чёрном её пальто. Она несла жёлтые цветы. Она повернула с Тверской в переулок и тут же обернулась. Представьте себе, что шли по Тверской сотни, тысячи людей, я вам ручаюсь, что она видела меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как-то болезненно.

И я повернул за нею в переулок и пошёл по её следам, повинуясь. Она несла свой жёлтый знак так, как будто это был тяжёлый груз.

Мы прошли по кривому скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, она по другой. Я мучился, не зная, как с нею заговорить, и тревожился, что она уйдёт и я никогда её более не увижу.

И тогда заговорила она.

– Нравятся ли вам эти цветы?

Отчётливо помню, как прозвучал её низкий голос и мне даже показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от грязных жёлтых стен.

Я быстро перешёл на её сторону и, подходя к ней, ответил:

– Нет.

Она поглядела на меня удивлённо, а я вгляделся в неё и вдруг понял, что никто в жизни мне так не нравился и никогда не понравится, как эта женщина.

– Вы вообще не любите цветов? – спросила она и поглядела на меня, как мне показалось, враждебно.

Я шёл с нею, стараясь идти в ногу, чувствовал себя крайне стеснённым.

– Нет, я люблю цветы, только не такие, – сказал я и прочистил голос.

– А какие?

– Я розы люблю.

Тогда она бросила цветы в канаву. Я настолько растерялся, что было поднял их, но она усмехнулась и оттолкнула их, тогда я понёс их в руках.

Мы вышли из кривого переулка в прямой и широкий, на углу она беспокойно огляделась. Я в недоумении поглядел в её тёмные глаза. Она усмехнулась и сказала так:

– Это опасный переулок, – видя моё недоумение, пояснила, – здесь может проехать машина, а в ней человек… 185

Мы пересекли опасный переулок и вошли в глухой, пустынный. Здесь бодрее застучали её каблуки.

Она мягким, но настойчивым движением вынула у меня из рук цветы, бросила их на мостовую, затем продела свою руку в чёрной перчатке с раструбом в мою, и мы пошли тесно рядом.

Любовь поразила нас как молния, как нож. Я это знал в тот же день уже, через час, когда мы оказались, не замечая города, у Кремлёвской стены на набережной. Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет.