|
Но в стороне от гладкого спуска, под корявой и чахлой смоковницей поместился один зритель, который явился к самому началу казни и вот уже пятый час, прикрывшись грязной тряпкой от солнца, сидел под совершенно не отбрасывающей тень смоковницей. Явившись к началу казни, зритель повёл себя странно. Когда процессия поднялась на холм и цепьзамкнулась за ней, он сделал наивную попытку, не слушая окриков, подняться следом за легионерами, за что получил страшный удар тупым концом копья в грудь и слетел с ног. Оглядев ударившего его воспалёнными глазами, человек поднялся, собрался с силами и, держась за грудь, тронулся в сторону, пытаясь проникнуть в другом месте, но тут же вернулся, сообразив, что если сделает ещё одну попытку, будет арестован, а быть задержанным в этот день в его план не входило. Он вернулся и утвердился под смоковницей, там, где ротозеи не мешали ему. Место он выбрал так, чтобы видеть вершину с крестами. Сидя на камне, человек чернобородый, с гноящимися от солнца и бессонницы глазами, тосковал. Он то, вздыхая, открывал на груди таллиф и обнажал грудь, по которой стекал пот, то глядел в небо и следил за тремя орлами-стервятниками, которые в стороне от холма делали тихие коварные круги или повисали неподвижно над холмом, дожидаясь неизбежного вечера, то вперял безнадёжный взор в землю и видел выбеленный собачий череп под ногами и шныряющих весёлых ящериц. Мучения человека были так велики, что иногда он заговаривал вслух сам с собой. – О, я трус, – бормотал он, от внутренней боли царапая ногтями расшибленную грудь, – падаль, падаль, собака, жалкая тварь, пугливая женщина!.. Глупец! Проклинаю себя! Он поникал головой, потом оживал вновь, напившись из фляжки тепловатой воды, хватался то за нож, спрятанный за пазухой, то за покрытую воском таблицу. Нож он, горько поглядев на него, прятал обратно, а на таблице украдкой заострённой палочкой выцарапывал слова. На таблице было им выцарапано так. «Второй час. Я – Левий Матвей нахожусь на Лысой Горе. Ничего». Далее: «Третий час. Там же. Ничего». И теперь Левий безнадёжно записал, поглядев на солнце: «И шестой час ничего». И от тоски расцарапал себе грудь, но облегчения не получил. Причина тоски Левия заключалась в той тяжкой ошибке, которую он сделал. Когда Га-Ноцри и других двух осуждённых, окружённых конвоем, вели на Лысую Гору, Левий Матвей бежал рядом с конвоем, толкаясь в толпе любопытных и стараясь какими-нибудь знаками показать Ешуа, что он здесь. В страшной сутолоке в городе этого сделать не удалось, но когда вышли за черту города, толпа поредела, конвой на дороге раздался, и Левий дал Ешуа себя увидеть. Ешуа узнал его и вздрогнул, и вопросительно поглядел. Тогда Левия осенила великая мысль, и он сделал Ешуа знак, радостный и успокоительный, такой, что Ешуа поразился. — 196 —
|