|
– Га-Ноцри! – сказал кентурион. Ешуа с трудом разлепил веки, и на кентуриона глянули совсем разбойничьи глаза. – Га-Ноцри! – важно повторил кентурион. – А? – сказал хрипло Га-Ноцри. – Пей! – сказал кентурион и поднёс губку к губам Га-Ноцри. Тот жадно укусил губку и долго сосал её, потом отвёл губы и спросил: – Ты зачем подошёл? А? – Славь великодушного Кесаря, – звучно сказал кентурион, и тут ветер поднял в глаза Га-Ноцри тучу красноватой пыли. Когда вихрь пролетел, кентурион приподнял копьё и тихонько кольнул Ешуа под мышку с левой стороны. Тут же висящий рядом беспокойно дёрнул головой и прокричал: – Несправедливость! Я такой же разбойник, как и он! Убей и меня! Кентурион отозвался сурово: – Молчи на кресте! И висящий испуганно смолк. Ешуа повернул голову в сторону висящего рядом и спросил: – Почему просишь за себя одного? Распятый откликнулся тревожно: – Ему всё равно. Он в забытьи! Ешуа сказал: – Попроси и за товарища! Распятый откликнулся: – Прошу, и его убей! Тогда Ешуа, у которого бежала по боку узкой струёй кровь, вдруг обвис, изменился в лице и произнёс одно слово по-гречески, но его уже не расслышали. Над холмами рядом с Ершалаимом ударило, и Ершалаим трепетно осветило. Кентурион, тревожно покосившись на грозовую тучу, в пыли подошёл ко второму кресту, крикнул сквозь ветер: – Пей и славь великодушного игемона! – поднял губку, прикоснулся к губам второго и заколол его. Третьего кентурион заколол без слов, и тотчас, преодолевая грохот грома, прокричал: – Снимай цепь! И счастливые солдаты кинулись с холма. Тотчас взрезало небо огнём и хлынул дождь на Лысый Холм, и снизился стервятник. На рассвете – …и хлынул дождь и снизился орёл-стервятник, – прошептал Иванушкин гость и умолк. Иванушка лежал неподвижно со счастливым, спокойным лицом, дышал глубоко, ровно и редко. Когда беспокойный гость замолчал, Иванушка шевельнулся, вздохнул и попросил шёпотом: – Дальше! Умоляю – дальше… Но гость привстал, шепнул: – Тсс! – прислушался тревожно. В коридоре послышались тихие шаги. Иванушка приподнялся на локтях, открыл глаза. Лампочка горела радостно, заливая столик розовым светом сквозь колпачок, но за шторой уже светало. Гость, которого вспугнули шаги, уже приготовился бежать, как шаги удалились и стихли. Тогда гость опять поместился в кресле. – Я ничего этого не знал, – сказал Иван, тревожась. – Откуда же вам знать! – рассудительно отозвался гость, – неоткуда вам что-нибудь знать. – А я, между прочим, – беспокойно озираясь, проговорил Иван, – написал про него стишки обидного содержания, и художник нарисовал его во фраке. — 198 —
|