– Куда мне совать! Господи батюшко! – Говорю, подай! Это откуда платок? Э-э, брат! Да ты кто такая?.. – Странница, отец родной, скитаюсь. – Покажи-ка вид… Э-ге-е! Возьми ее… эй! – Голубчики!.. – Покрепче приструни!.. Слышишь! Это что? – Соль, соль, отец родной! – Повернись… Ну-ко, встань, поворачивайся!.. Ты кто такой? Вид есть? – Плотник, рабочий. – Вид покажи!.. – Ды он у меня, вид-то… – Эй! Привяжи его к богомолке… там разберем! Все население ночлежного дома встало с своих мест, закопошилось, перетряхивало тряпки, лохмотья, охало… Повсюду слышались слова: «Хоть всеё обыщи… господи…», и тут же раздавалось: «Эй, ты! Ну-ко, повернись… Отставно-ой? Нет, погоди!» и т. д. – Что зарылся-то? у меня, брат, прижукнуться мудрено! – произнес Прохоров, останавливаясь около одного спавшего человека. Это был дряхлый старик, почти раздетый и седой как лунь; из-под дырявого кафтанишка, которым накрылся он, виднелись две маленькие шершавые детские головки. – Господи помилуй!.. – зашептал старик, поднимаясь. – Чешись! – перебил Прохоров, – разговаривай!.. Вид покажи… – Есть, есть… Пашпорт есть, – кротко и торопливо шептал старик, ощупывая свое логово. – Есть. – Это чьи дети? Покажи-ко узел… – Внучки, внучки… батюшка. Погорелые! Было все, стало – нету ничего! Дочернины детки-то! – Узел чей? – Чужой узелок… чужой! Нету узлов… Ни узлов, ни-и… ничего нету!.. Побираемся… где узлам быть, постелиться нечем!.. Нету… – Пашпорт! – Есть, есть!.. Это есть!., уж где разутым, раздетым… – Он пьяница! – раздалось вдруг из толпы ночлежников. – Вы ему, ваше благородие, не верьте… Ему добрые люди помогают, и то он не имеет своих правилов… – Помогают, батюшко, помогают!.. – так же кротко отвечал на это старик. – Слепыми полушками помочь оказывают… – А тебе мало? – слышалось в толпе. – Твоего внучка-то намедни барин одел, а ты снял с него одежду-то… где она? Пропил! – Проел я одежду, кормилец, – не пропил! Дай бог барину – точно наградил… И франтовитым одеянием даже наградил… Ну, проел я его! Да!.. Нету ничего… – Нет, вы бы его, ваше благородие, в частный дом… Потому, смущение от него большое… Вы бы его, вашбродие, сцапали бы. – Нельзя, голубчик, нельзя!.. – кротко продолжал старик, глядя в землю… – Невозможно этого… Не за что сцапать-то! И шиворота-то у меня настоящего нету… Не уймешь. — 218 —
|