|
При этих словах будочница замолкла. Мымрецов, слушая эти разговоры, начал как-то таинственно покряхтывать, пошевеливаться, и будка неожиданно услыхала следующую речь: – Ну, тоже, – не спеша начал Мымрецов: – и мужская часть через женскую часть не то чтобы очень благополучно хлеб свой ела… Тут он остановился, тряхнул головой книзу, завернул лицо в сторону и продолжал: – Тоже и нашему брату само собой по башке от дамского пола влетает… С этими словами он вдруг направился к двери. – Да как вас не бить-то? Как вас, кровопийцев наших, не бить? – загорячилась будочница. – Да, брат! влетает препорядочно-хорошо! – заключил Мымрецов – и скрылся на улицу. В это время в будку вошел человек лет тридцати, с доброй, но как будто заспанной, отекшей физиономией. Он был в сером армяке с широким квадратным воротником, лежавшим на спине; на шее виднелся ситцевый платок, туго завязанный крошечным узлом. Армяк был подпоясан кушаком; походил он на дьячка. Человек этот был застенчив и робок; добрые глаза мигали часто, словно стыдились чего. За ним вошло еще двое. – Доброго здоровья! – сказал армяк мещанину мягким и заискивающим голосом. – Здравствуй, друг! Ты Иван-то? – Мы-с… Музыка требуется? – Да, брат. Вот свадьбу затеяли… – Дело доброе!.. Дай бог час!.. Конечно… Вам один инструмент требуется? – Да хоть и поболе – все одно. Что уж… – Да на что вам поболе-то-с? Конечно, что звуку более – ну настоящего увеселения не будет-с… Поверьте, так! Нам это дело вот как известно… Тепериче, например, труба или опять генерал-бас – через них только рев поднимается на балу, ну к танцу он не трафит; танец требует аккурату, чтобы нога действовала в существе, но не то, что ежели мы забарабаним очертя голову! В то время может произойти невесть что… – Это так! – подтвердил мещанин. – Поверьте, так! Мы на своем веку поработали довольно… Мы знаем-с. Нет лучше, как скрипка: тихо, чудесно…. А за ценой мы не постоим… – А за ценой мы не погонимся! – прибавили два другие лица. Костюмы этих лиц не отличались доброкачественостью. Один из них, худенький и сухой человек лет сорока, был в чуйке, старался быть гордым и держать себя в порядке. Другой был в сюртуке, воротник которого терялся в каких-то тряпках, намотанных на шее. Сюртук был засален и застегнут на верхнюю и нижнюю пуговицы; боковой карман отдувался. Человек в сюртуке имел широкое рябое лицо, выражавшее равнодушие и весьма покойное состояние духа; лицо это очень походило на тарелку с кашей, густо намазанной маслом. — 222 —
|