|
– То-то… Вы мастера по чужим карманам нашаривать… – Нет, нет!.. Где уж нам, голубчик, на чужое льститься… На свои, признаться, двенадцать копеек сбегала… Кушайте… Оно освежает… – Вы это мастера облущить кавалера, – сказал Данило Гордеич и выпил. Выпил он, почувствовал просвежение и продолжал молча смотреть на подругу. – Все-то разворовано, раскрадено, – говорила она шепотом, прибирая какие-то гвозди и палки, – ишь натекло с окошка-то!.. Аль это у вас некому стену-то заткнуть, ишь несет оттуда, ровно из погреба… Так шептала она, изредка прибавляя: «сейчас, сейчас, батюшка, уйду», – и Данило Гордеич почувствовал, что в этом прибиранье, в этой заботе о просвежении нету никакого желания нашарить в карманах и обокрасть… Думал, думал он, молчал, соображал, но в голове его ничего путного не происходило: не являлось ничего такого, что было ему очень нужно теперь, что ему именно теперь хотелось узнать… Но зато в груди его что-то поднималось и буровило… – Ну, покорнейше вас благодарю, обогрелась… теперь… При этих словах грудь портного с боков сдвинуло что-то. – Ты! – крикнул он весьма громко. – Что, голубчик?.. – Оставайся! Женщина изумленно посмотрела на него. – Не ходить? – Совсем оставайся… Не пущу!.. Боле ничего! Данило Гордеич повернулся было спиной к своей уходившей подруге, но тотчас же вскочил и заговорил: – Да что там? вот разговаривать!.. Беги-ко за водкой… полштоф! – Не прогонишь? – чуть не рыдая, говорила женщина. – Голубчик! – Я говорю, беги!.. Х-хе… Да я их, чертей… Ну-кося, вот эту штуку захвати в кабаке-то оставить. – Чужая ведь! Данил Гордеич – заказная! – Расшевеливайся! Заказная! Я их! погоди!.. Да сем-ко я с тобой… Что там! С этих пор настало новое пьянство, пропивалась заказная работа, пелись песни, постоянно слышались слова: «черт их возьми!», «погоди!», «я их!» Пьянство это дышало какою-то надеждою и не носило того тягостного оттенка, с которым Данилка пьянствовал до сего времени. Новые чувства, расшевелившиеся в нем, выражались как-то странно. Иной раз он вдруг задумает что-нибудь открыть своей подруге, попытается что-то сообщить и скажет: «Чуешь аи нет, что я говорю?» Потом схватит ее за руку, сожмет ее крепко-накрепко, скажет: «так аль нет?», хлопнет со всего размаха своей ладонью по ладони приятельницы, словно барышник на конной, потом опять начнет ломать ее пальцы в своей руке и заорет: – Пон-ни-маешь ай нет? – Понимаю, Данил Гордеич, понимаю-с! — 215 —
|