|
У мастерового отлегло от сердца. – Друг! – заговорил он, острожно касаясь груди Порфирыча, – тебе перед истинным богом поручусь, полпуда пороху сыпь. – Посмотрим, попытаем. Целовальник вынес кованый пистолетный ствол, на котором мелом были сделаны какие-то черты. Прохор Порфирыч принялся его пристально рассматривать. – Сейчас околеть, – говорил мастеровой, – Дюженцеву делал!.. Еще к той субботе велел… Я было понадеялся, понес ему в субботу-ту, а его, угорелого, дома нету… Рыбу, вишь, пошел ловить… Ах, мол, думаю, чтоб тебе!.. Ну, оставить-то без него поопасался!.. – Да ко мне в сохранное место и принес! – добавил целовальник, – чтобы лучше он проспиртовался… чтобы крепче! Мастеровой засмеялся… – Оно одно на одно и вышло, – проговорил он, – Дюженцев этот и с рыбою-то совсем пьяный утоп… – Вот так-то! – Ах, и цвол же! ежели бы на охотника… – Это что же такое?.. – произнес Порфирыч, отыскав какой-то изъян. – Это-то? Да, друг ты мой! – Я говорю, это что? Это работа? – Ну, ей-богу, это самое пустое: чуть-чуть молоточком прищемлено… – Я говорю, это работа? – Да ты сейчас ее подпилком! Она ничуть, ничево! – Все я же? Я плати, я и подпилком? Получи, братПрохор Порфирыч кладет ствол на стойку, садится на прежнее место и, делая папиросу, говорит бабе: – Так пужаетесь? – Пужаюсь! Я все пуж-жаюсь… – Ангел! – перебивает мастеровой. – Какая твоя цена? Я на все, только хоть чуточку мне помощи-защиты, потому мне смерть. – Да какая моя цена? – солидно и неторопливо говорит Порфирыч. – Данилу Григорьичу, чать, рубль ассигнациями за него надо?.. – Это надо!.. Это беспременно!.. – Вот то-то! Это раз. Все я же плати… А второе дело, это колдобина, на цволу-то, это тоже мне не статья… – Да я тебе, сейчас умереть… – Погоди! Ну, пущай я сам как-никак ее сровняю, все же набавки я большой не в силах дать… – Ну, примерно? на глазомер? – Да примерно, что же?.. Два больших полыхнешь за мое здоровье; больше я не осилю… – Куда ж это ты бога-то девал? – Ну, уж это дело наше. – Ты про бога своими пьяными устами не очень! – прибавляет целовальник. Настает молчание. – Так вы, Малань Иванна, пужаетесь все? – Все пужаюсь. Место новое! – Это так. Опасно! – Три! – отчаянно вскрикивает мастеровой. – Чтоб вам всем подавиться… – Давиться нам нечего, – спокойно произносят целовальник и Порфирыч. — 71 —
|