|
– А это, – говорила мать, – немец. Я сейчас его узнала по языку… Видел, какой у него язык-то – красный, как огонь, – и длинный, как змея? Не в пример православных языков длиннее!.. Вот ты, Сенюшка, и замечай, – как ежели увидишь у кого язык длинный и красный, знай, что это не наш крещен-человек, – а немец, и говорит-то он не по-нашему, – от этого ничего у них и не поймешь… Сенечка слушал эту тираду о языках и нациях, – и если ему даже теперь сказать, что у его маменьки язык будет много подлиннее французского, и что она между тем отнюдь не француз, и бог между тем ее не наказывает, – он умрет, а не согласится. Таким-то образом все познания шли к Сенечке из рук матери, которая готовила их, так сказать, смаху, и притом с невыразимою быстротою. В гимназии Сенечка не высидел и двух лет: – в то время было трудное ученье, – науки были гораздо страшнее нынешних: то и дело раскраивались лбы, отрывались уши, выщипывались целые лысины детских волос. Сеня был комплекции слабой, – и материнское сердце, крепко болевшее над явственными признаками посещения Сениной головы наукою, решилось прекратить учение; одно уже оторванное ухо ясно говорило, что познаний Сенею захвачено настолько, что с ними легко можно будет одолеть кой-какие чиновнические обязанности. Таким образом, из рук мамаши Сенечка был передан на руки канцелярских старожилов; один из всех молодых чиновников он не пьет водки, ходит в летнюю пору с ватой в ушах, не обнаруживает никаких молодых стремлений, попрежнему покупает чижей и ухаживает за ними. Жалованье все идет матери, и сыну оставляется сумма, потребная на покупку чижа. * * *– Семен! – сказала раз ему мать, – уж ты сегодня чижика-то не чисть… некогда – мы с тобой к невесте пойдем. У Семена и руки и ноги задрожали. – К какой, маннька, к невесте? – К твоей… – Маннька, как же это?.. Я, ей-богу… Маменька несколько даже усмехнулась… – Ох ты, моя дурашка! Что тебя съедят, что ли? Будешь теперь с женой жить, – вот и сказ… – Да, ей-богу, я не знаю… – Ну я научу… Уж это не твое дело… Сын успокаивается, – маменька худому не научит. Невеста оказывается тоже какого-то золотушного, губчатого телосложения, – с испуганным выражением в лице. Весь разговор жениха и невесты до свадьбы вертелся на таких предметах… – Покорнейше благодарю, я больше чаю не хочу-с, – говорил жених… – А еще не хотите? – с великим испугом говорила невеста… — 317 —
|