|
– С разу его! – командует мать… – Наземь, наземь вали, я перину подостлала, – командует жена. – Ах, батюшки! – вскрикивает Сенечка, барахтаясь на перине в тулупе, которым плотно завернули его могучие руки кухарки. А в это время изумленные глаза его, пытливо доискивающиеся, в чем дело, – встречают два стакана – один с шалфеем, другой с мятой, стремящиеся поспешно к его рту… – Маннька, что ж это такое? – Пе-ей!.. – с ударением говорит маменька, накачивая сына мятой… – Ему бы на живот припарку? – советует жена. – Погоди-и! дай пропотеть хорошенько… Вторые поты начнутся, – тогда на живот… А сын, успевши войти в роль больного, судорожно схлебывает с блюдечка то шалфей, то мяту… – Ну, теперь легче? – спрашивает мать… – Теперь, маннька, легче гораздо… – Хорошо, что во-время захватили… Скоро окно завешено ковровым платком, чтобы не особенно ярко бил свет и не кусали мухи, – потому Сенечка спит!.. Во время сна постоянно то мать, то жена поминутно прокрадываются к нему, трогают лоб руками. – Что? Жар? – Меньше… – Ну, слава богу… Вечером Сенечка просыпается с какой-то кислой физиономией и с легким кашлем. * * *Таким образом идет жизнь семейства Пискаревых. Утром Сеня отправляется в канцелярию и, шествуя вялою, сонною поступью, бывает очень недоволен, что на пути беспрестанно попадаются извозчики, бегут люди, и все это не дает покою. «И что это им не сидится?» – размышляет Сеня. Мать и жена остаются дома: мать вяжет чулок и размышляет на следующие две темы: что если бы Сеню богоявленской водой спрыснуть? – авось как-нибудь тогда насчет внучат дело сладится; а другое желание: чего бы к обеду наварить подешевле? что, между прочим, составляет одну из главных целей чиновного быта. Жена собирается делать любимые Сеней левашники. Тихо идут будни, – вдруг под окнами с говором и шумом пробегает толпа народа. Проснулись собаки, проснулись люди, высунули свои лица на улицу. – Милый человек? – слышатся вопросы отовсюду. – Не знаешь ли, что такое? Один милый человек, запыхавшись, бежит мимо. Точно так же другой, третий. Это дает обывателю возможность подумать, что нынешний народ бога забыл… Наконец выручает какая-то старушка, при всех стараниях не угнавшаяся за толпой. Старуха сначала несколько минут откашливается, надрывая свою разбитую грудь и напрягая на дряблой шее все жилы, и потом говорит: – Такое дело, милые мои… Я, признаться, хорошо-то и не знаю, только сказывала куфарка соседская, будто у Кузьминых кучер крысу поймал… Этакая большущая, каторжная… Он за ней – она от него… Хотел ее, вишь, поленом пришибить, – ушла… Вот народ сбежался, погнал… Не знаю, что дальше… Надыть подождать, поспрошать народ… Ох… ноги-то мои не ходят, – а то бы я это все в подлинности узнала: как и что… — 320 —
|