– Григорий Михайлыч! – промолвил чей-то печальный голос, и чья-то рука тяжело легла на Литвинова. Он оглянулся не без испуга и узнал Потугина. – Извините меня, Григорий Михайлыч, – начал тот с обычной своей ужимкой, – я, может быть, вас обеспокоил, но, увидав вас издали, я подумал… Впрочем, если вам не до меня… – Напротив, я очень рад, – процедил сквозь зубы Литвинов. Потугин пошел с ним рядом. – Прекрасный вечер, – начал он, – так тепло! Вы давно гуляете? – Нет, недавно. – Да что же я спрашиваю; я видел, как вы шли из H?tel de l’Europe. – Так вы за мной шли следом? – Да. – Вы имеете мне что сказать? – Да, – чуть слышно повторил Потугин. Литвинов остановился и посмотрел на своего непрошенного собеседника. Лицо его было бледно, глаза блуждали; давнишнее, старое горе, казалось, выступило на его искаженных чертах. – Что же собственно такое вы хотите мне сказать? – медленно проговорил Литвинов и опять двинулся вперед. – А вот позвольте… сейчас. Если вам всё равно – присядемте вот тут на скамеечку. Здесь будет удобнее. – Да это что-то таинственное, – промолвил Литвинов, садясь возле него. – Вам словно не по себе, Созонт Иваныч. – Нет, мне ничего; и таинственного тоже ничего нет. Я собственно хотел вам сообщить… то впечатление, которое произвела на меня ваша невеста… ведь она, кажется, ваша невеста?.. ну, словом, та девица, с которой вы меня сегодня познакомили. Я должен сказать, что я в течение всей своей жизни не встречал существа более симпатичного. Это золотое сердце, истинно ангельская душа. Потугин произнес все эти слова с тем же горьким и скорбным видом, так что даже Литвинов не мог не заметить странного противоречия между выражением его лица и его речами. – Вы совершенно справедливо оценили Татьяну Петровну, – начал Литвинов, – хотя мне приходится удивляться, во-первых, тому, что вам известны мои отношения к ней, а во-вторых, и тому, как скоро вы ее разгадали. У ней точно ангельская душа; но позвольте узнать, вы об этом хотели со мной беседовать? – Ее нельзя не разгадать тотчас, – подхватил Потугин, как бы уклоняясь от последнего вопроса, – стоит ей раз заглянуть в глаза. Она заслуживает всевозможного счастья на земле, и завидна доля того человека, которому придется доставить ей это счастье! Нужно желать, чтоб он оказался достойным подобной доли. Литвинов нахмурился слегка. – Позвольте, Созонт Иваныч, – промолвил он, – я, признаюсь, нахожу наш разговор вообще довольно оригинальным… Я хотел бы знать: намек, который содержат ваши слова, относится ко мне? — 239 —
|