|
Страшная, темная история… Мимо, читатель, мимо! Больше часу прошло еще, прежде чем Литвинов решился вернуться в свою гостиницу. Он уже приближался к ней, как вдруг услышал шаги за собой. Казалось, кто-то упорно следил за ним и шел скорее, когда он прибавлял шагу. Подойдя под фонарь, Литвинов оглянулся и узнал генерала Ратмирова. В белом галстухе, в щегольском пальто нараспашку, с вереницей звездочек и крестиков на золотой цепочке в петле фрака, генерал возвращался с обеда, один. Взгляд его, прямо и дерзко устремленный на Литвинова, выражал такое презрение и такую ненависть, вся его фигура дышала таким настойчивым вызовом, что Литвинов почел своею обязанностью пойти, скрепя сердце, ему навстречу, пойти на «историю». Но, поравнявшись с Литвиновым, лицо генерала мгновенно изменилось: опять появилось на нем обычное игривое изящество, и рука в светло-лиловой перчатке высоко приподняла вылощенную шляпу. Литвинов молча снял свою, и каждый пошел своею дорогой. «Верно, заметил что-нибудь!» – подумал Литвинов. «Хоть бы… другой кто-нибудь!» – подумал генерал. Татьяна играла в пикет с своею теткой, когда Литвинов вошел к ним в комнату. – Однако хорош ты, мой батюшка! – воскликнула Капитолина Марковна и бросила карты на стол. – В первый же день, да на целый вечер пропал! Уж мы ждали вас, ждали, бранили, бранили… – Я, тетя, ничего не говорила, – заметила Татьяна. – Ну, ты известная смиренница! Стыдитесь, милостивый государь! Еще жених! Литвинов кое-как извинился и подсел к столу. – Зачем же вы перестали играть? – спросил он после небольшого молчания. – Вот тебе на! Мы с ней в карты от скуки играем, когда делать нечего… а теперь вы пришли. – Если вам угодно послушать вечернюю музыку, – промолвил Литвинов, – я с великою охотой провожу вас. Капитолина Марковна посмотрела на свою племянницу. – Пойдемте, тетя, я готова, – сказала та, – но не лучше ли остаться дома? – И то дело! Будемте чай пить, по-нашему, по-московскому, с самоваром; да поболтаемте хорошенько. Мы еще не покалякали как следует. Литвинов велел принести чаю, но поболтать хорошенько не удалось. Он чувствовал постоянное угрызение совести; что бы он ни говорил, ему всё казалось, что он лжет и что Татьяна догадывается. А между тем в ней не замечалось перемены; она так же непринужденно держалась… только взор ее ни разу не останавливался на Литвинове, а как-то снисходительно и пугливо скользил по нем – и бледнее она была обыкновенного. Капитолина Марковна спросила ее, не болит ли у ней голова? — 243 —
|