|
Постояли они в избушке, поглядели, подумали — и за порог. И у девяти кудрявых дубов опять постояли, поглядели, подумали да, напившись ключевой воды у обожженного молнией среднего мокрецкого дуба, дальше — в недальний, неближний трудный путь по тернистой, унылой тропинке за широкую Булат-реку искать море. Море-Океан. — Прощайте! Прощай, Коловертыш! Коловертыш не тронулся с места, и лишь сова вспорхнула на оклик… — А ведьмины кости, косточки, костки черный ворон в поле унес, Ворон Воронович, уж тридцать три года, а собаку Шумку… Шумку волки съели, уж тридцать три года! — кричала вдогонку сова — чертова птица, серая, кричала с задавленным хохотом. Ховала[325]Наволокло, — небо нахмурилось. Подымалась гроза, становилась из краю в край, закипала облаком. Поднялись ветреницы, полетели с гор, нагнали ветер и вихрь. Ветры воюют. И гремучая туча угрюмо стороною прошла. Не припустило дождем. И осталась земля-хлебородница не умытая, не напоена. Не переможешь жары, некуда спрятаться. И ходило солнце по залесью, сушило в саду шумливую яблонь, а в поле цветы, и жаркое село. Угревный день сменился душной ночью. По топучим болотам зажглись светляки, а на небе звезда красная — одна — вечерняя звезда. Поднялся Ховала из теплой риги, поднял тяжелые веки и, ныряя в тяжелых склоненных колосьях, засветил свои двенадцать каменных глаз и полыхал. И полыхал Ховала, раскаляя душное небо. Казалось, там — пожар, там разломится небо на части и покончится белый свет. Пустить бы голос через темный лес! — Не заслышат, да и нет такого голоса. И куда-то скрылся Индрик-зверь. Индрик-зверь — мать зверям — землю забыл. А когда-то любил свою землю: когда в засуху мерли от жажды, копал Индрик рогом коляную землю и выкопал ключи, достал воды, пустил воду по рекам, по озерам. Или пришло время последнее: хочет зверь повернуться? И куда-то улетела Страфиль-птица. Страфиль-птица — мать птицам — свет забыла. А когда-то любила свой свет: когда нашла грозная сила и мир содрогнулся, Страфиль-птица победила силу, схоронила свет свой под правое крыло. Или пришло время последнее: хочет птица встрепенуться? И куда-то нырнул Кит-рыба. Кит-рыба — мать рыбам — покинул землю. А когда-то любил свою землю: когда строили землю, лег Кит в ее основу и с тех пор держит все на своих плечах. Или пришло время последнее: хочет рыба сворохнуться? Грозят страшные очи, ныряет Ховала. С пути его не воротишь… И омлела на небе звезда вечерняя. — 100 —
|