На рассвете юркнула Марья в мешок, обложилась в мешке пирогами. Отнес Зайчик Иваныч мешок к берлоге, запер терем, а сам сел на крылечке караул держать. И когда Медведь с своей ношей скрылся из глаз, запрятался Зайчик в свою старую норку, вынул из кованого ларчика красный сафьяновый башмачок, поставил к себе на столик и залился горькими слезами: — Сестры, сестрицы мои родимые! На кого вы меня покинули одного среди леса в разоренной норке? Зачем вы оставили меня доживать мои последние заячьи дни одиноко среди леса в разоренной норке? Был я вам другом верным, помогал и охранял вас — и все ушли, забыли меня. Сестры, сестрицы мои родимые! А Медведь шел, шел, задумал присесть, развязал мешок. — Не садись, муженек, на пенек, все вижу, все слышу! — закричала из-под пирогов Марья. — Слышу, слышу! — рявкнул Медведь и во всю прыть дальше помчался. А как добежал до калитки, шлепнул мешок и одним духом обратно к своей берлоге. 6То-то радость была. Снова вместе все трое, три сестры, три красавицы, — Дарья, Агафья и Марья. Пошли расспросы да россказни. До полночи сестры глаз не сомкнули. А в полночь весь в звездах, как царь, загудел лес, грозный, заволновался. И поднялась в лесу небывалая буря. Трещала изба, ветром срывало ставни, дубасило в крышу, а вековые деревья, как былинку, пригибало к земле, выворачивало с корнем столетние дубы, бросало зеленых великанов к небу, за звезды. Это — Медведь, Медведь крушил и ломал свою пустую берлогу, сворачивал бревна, разбрасывал в щепки высокий покинутый терем. А чуть только свет задымился на небе, Медведь издох от тоски. Зайка[234]1В некотором царстве, в некотором государстве, в высокой белой башенке на самом на верху жила-была Зайка. В башенке горели огни, и было в ней светло, и тепло, и уютно. Лишь только солнце подымалось до купола и в саду Петушок-золотой гребешок появлялся, приходил к Зайке старый кот Котофей Котофеич. Впрыгивал Котофей в кроватку и бережно бархатной лапкой будил спящую Зайку. Просыпались у Зайки синие глазки, заплетала Зайка свою светлую коску. Котофей Котофеич пел песни. Так день начинался. Зайка скакала, беленькая плясала. С ней скакала Лягушка-квакушка с отбитой лапкой[235], плясали две Белки-мохнатки. А гадкий Зародыш[236] садился на корточки в угол, хлопал в ладошки да звонил в серебряный колокольчик. То-то веселье, то-то потеха! И обедать готово, а Зайку за стол не усадишь. Завязывал Котофей Котофеич Зайке салфетку, и принималась Зайка кушать зайца жареного да козу паленую, а на загладку «пупки Кощея»[237], такие сладкие, такие вкусные, малиновые и янтарные — весь ротик облипнет. — 53 —
|