— Паша, — кричит, — Паша, беги, догоняй мужика, скажи, чтоб вернулся! А Архип знает, шажком едет. И вернула его Паша. — Секрет сказать? — подмигнул Архип, — можно: сто рублей. Да скажи он двести, все и двести дала бы. Положила Палагея Петровна покупку в комод и до ночи сколько раз не утерпит, вынет, развернет, посмотрит, а как ночь пришла, не надо и сна. А наутро и весела, и не кричит на Пашу, и окно забыла. Да и что ей: сны не снятся. И пошли дни — разлюли, не вдовьи. Собралась как-то Палагея Петровна в город к родственнице генеральше. Все ей были очень рады, а больше всех сам хозяин: взглянет на Палагею Петровну и точно весь взмокнет. А Палагея Петровна, как обед кончился, домой. Ну, ее удерживают, чтобы переночевала — и погодой прельщают и деревенским воздухом! — она и слышать не хочет. А наконец и призналась, что забыла дома одну вещь и без нее заснуть не может. — Эка, о чем горевать! — обрадовался хозяин, — да я сейчас отряжу Тишку: Тишка живой рукой слетает, накажите только, что доставить. Палагея Петровна согласилась. И не прошло и минуты, поскакал Тишка из усадьбы в город за вещью. И благополучно доехал, получил сверток от Паши, сунул его в задний карман и немедля назад. Выехал на большую дорогу — ехать свободно. — Ну! — крикнул Тишка. И пропал: как выскочит из кармана-то да как вдвинет и пошел, и пошел… Тишка понять ничего не может, холодный пот прошиб, нахлестывает, скачет, а это зудит и зудит, и чем больше поднукивает Тишка, тем пуще. Шляпа так над головой и поднялась — на волосяном дыбе. И уж не помнит, как и доскакал. — Тпру! — крикнул несчастный и, вдруг освобожденный, хлопнулся наземь весь в холодном поту и уж раскорякой едва вошел на крыльцо. До поздней ночи сидели на балконе. Вечер был прекрасный, гостья необыкновенно оживленна — она была так рада, что ее неразлучный сверток с нею! — и оживление ее сводило с ума хозяина. Он почему-то все принимал к себе и так уверился, что когда в доме все затихло, он тихонько прокрался в комнату к Палагее Петровне. Лунная ночь была, лунный свет кружил голову и застил глаза, — генерал, пробираясь по комнате, задел за стул. — Ну! — пробормотал он с досадой. И пропал, как Тишка. Сверток упал на пол, развернулся, и что-то впилось в генерала. Бедняга, ничего не понимая, со страха стал на колени, а оно не отпускает. Лег на ковер — не легче. Или это ему снится? Потрогал сзади: нет, живое. И нет избавления. Теряя всякое терпение, шмыгнул на балкон, с балкона в сад. — 169 —
|