Бросились на волков, отогнали, да слава Богу, уж столица рукой подать. Народу высыпало видимо-невидимо, завидели молодца, все диву дались. А Табунный невесть чем как размахнется, да прямо в пепельную гору — в Лукин песок весь с головкой и въехал. Тут кто с чем: кто с топором, кто со скребком — тянули, тянули, насилу из горы его вытащили. Заструнили струны, зазвенели колокольчики, ударили во все колокола да скорее за свадьбу. Царь Додон на радостях приказал у свинки-золотой щетинки решетку разломать, чтобы свинку трогали, а Луке одноглазому, осыпав его с ног до головы золотом, два глаза вроде человечьих вставить велел; птице-колпалице крылья подрезали, чтобы не было птице соблазна на человечину зариться; оленя златогривого к высокому столбу привязали, чтобы на виду был олень, а червей, если остался еще хоть один червяк, всех повелел помиловать. И задал Додон пир на весь мир. И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало. Чудесный урожай[345]Богатый крестьянин Архип Семенов жил в одном селе с бедняком Осипом Ивановым. Полосы у них были рядом. И когда они сеяли рожь и сошлись на конце полосы, подошел старичок странник, похожий на помершего прошлой весной попа Савелия, и, обратясь к Осипу, спросил: — Что сеешь, крещеный? — Рожь, добрый человек, — ответил Осип. И странник, благословив поле широким крестом, сказал: — Уроди Бог рожь. И обратясь к Архипу, когда тот поворачивал, спросил: — Что сеешь, крещеный? — Что сею, то и сею, — недовольно ответил Архип, — колки сею. — Уроди Бог колки, — сказал старичок, благословляя широким крестом Архипово поле. Зазеленела зеленя у Осипа, поднялась высока рожь — не налюбуется. А у Архипа поле гладкое да голое, что попова ладонь, а на голи Бог знает что: такой выскочит толстый стебелек, разовьется да под шляпку, ну, и стоит, как гриб боровик. Тяжко стало Архипу и не то, что пропала рожь, а срам велик: дома дочки-невесты плачут, выйти на улицу боятся, а соседи подтрунивают: — Что, мол, Семеныч, что за пшеница на поле у тебя такая выросла? А другой и без обиняков ляпнет, не слушал бы. Приехал на село цыган Гамга, коновал, Архип к нему. Осмотрел цыган поле, инда крякнул, а помочь ничему не может. — А иди ты, — говорит, — в монастырь и спроси у отцов, как тебе горе избыть. С тем и уехал. Собрался Архип на богомолье. И где по дороге какая церковка попадалась или часовня, везде молебны служил и свечки ставил: уж больно срам-то его одолел. А как вошел в монастырь и видит, на стене старичок написан, поджилки и затряслись: узнал странника, да уж поздно. — 167 —
|