|
«Ишь, — подумал Сергей, — молода-то как!» — сам ей и ложку в руку дал, потчует. Ложку взять Настасья взяла, и опять на стол положила, отвязала от креста уховертку, да уховерткой и ну хлебать кашу по крупинке. То же самое случилось и на другой день, не ест по-людски Настасья да и только. «И чем это она наедается, — думал себе Сергей, — без пищи человеку невозможно; ведь, так и с голоду помереть может!» — и еще больше принялся жену уговаривать бросить уховертку и есть сытно. А Настасья ровно и не слышит, знай свое, уховерткой своей управляется. «Верно, ночью тайком наедается, когда люди спят, эка, еще неразумная!» — и положил Сергей караулить жену ночью: быть того не может, чтобы человек не ел ничего! Лег Сергей спать, легла и Настасья. Притворился Сергей, будто спит, захрапел, а сам все примечает. В самую полночь поднялась Настасья, слезла тихонько с кровати да из комнаты к двери. Выждал Сергей, пока за дверь выйдет, да за ней следом. А Настасья уж во двор, да за ворота, да на улицу. Сергей за ней следом. Шла Настасья, шла, повернула на кладбище и там прямо к свежей могиле. Сергей за крест, схоронился, ждет, что-то будет. И видит, еще идет так мужик бородатый, прошмыгнул среди крестов и тоже к могиле. И уж вдвоем с Настасьей принялись они за могилу. Разрыли они могилу, гроб вытащили, вынули из гроба покойника, раздели и ну его есть. И всего-то дочиста, до косточек объели, и, когда и самой малой жилки не осталось, гроб, саван и кости снова зарыли в могилу и разошлись: Настасья в одну сторону, бородатый в другую. Тут Сергей из-за креста вышел да скорее домой. Задами обогнал жену, да в дом, да на кровать, и опять притворился, будто спит, захрапел. Вернулась и Настасья, легла тихонько и сладко и крепко заснула. А Сергей — какой уж сон! — Сергей едва утра дождался. Пришло время обедать, зовет Сергей к столу Настасью. Сели за стол. На обед была каша. Настасья опять за свою уховертку, отвязала от креста уховертку и ну хлебать по крупинке. Сергей ей ложку. Взяла она ложку, повертела, повертела, положила на стол и уховертку свою спрятала, так и сидит. Сергей и не выдержал: — Что ж ты, — говорит, — не ешь? Или мертвец тебе слаще? А уж Настасья зверь зверем, — и! куда все девалось! — схватила Настасья со стола чашку да в лицо ему как плеснет. — Ну, — говорит, — коли узнал мою тайность, так будь же псом! Тявкнул Сергей по-песьи и стал псом-дворнягой. Настасья за палку, да его палкой за дверь, и прогнала из дому вон. — 111 —
|