|
– И не удивительно, что вы не заметили. Такую тонкую, почти неуловимую черту может понять только женщина… Сегодня, кажется, вечер у Балтазаровых? – продолжает Дарья Михайловна, заметив приближение Разбитного. – Кажется, – отвечает Линкин. – Вы с ними знакомы? – Нет. – Это жалко. Разбитной хотя и достиг своей цели, прервав интимный разговор, но чувствует себя самого внезапно поглупевшим и не находит в голове ни одного путного слова. Он топчется на одном месте, то краснеет, то бледнеет, несколько раз сряду разевает рот, чтоб сказать что-нибудь острое, и не может. – Вам, кажется, начинать скоро, Дарья Михайловна, – говорит он наконец не без усилий. В эту минуту на сцене раздается потрясающий вопль. Оказывается, что Шомполов ущипнул очень больно мадам Симиас. – Господа! к сожалению, репетиция не может продолжаться! – возглашает Загржембович, – мсьё Шомполов не совсем здоров. – Кто нездоров? Как нездоров? – вступается Шомполов. – Она меня оскорбила, она сказала мне, что я пьян! – Господа! репетиция кончилась! IVМежду тем статский советник Голынцев уже приближался к Крутогорску. Ехал он довольно медленно, потому что на всякой станции собирал под рукою от станционных писарей и ямщиков сведения о генерале Голубовицком. Сведения оказывались, впрочем, весьма удовлетворительные. – Известно, генерал-с! – отвечали писаря в одно слово, будто сговорившись, – на то они и начальники, чтоб взыскивать! «Гм… стало быть, строг и распорядителен – это хорошо!» – подумал Голынцев. – Шибко уж оченно ездят! – отвечали, в свою очередь, ямщики. «Гм… стало быть, деятелен – это похвально!» – зарубил себе на нос Голынцев. Наконец, декабря 20 числа 18 ** года в восемь часов пополудни возок Максима Федорыча въехал в Крутогорск. На заставе встретил его полицеймейстер. – Ва… вашему пре-е-восходительству… – Вы, должно быть, озябли? – прервал Максим Федорыч, видя, что полицеймейстер, вместо того чтоб рапортовать, только щелкает зубами, – вы можете простудиться, мой любезный! Возок помчался на отводную квартиру, а полицеймейстер с своей стороны поспешил доложить генералу, что Максим Федорыч не человек, а ангел. Максим Федорыч, приехав в квартиру, спросил самовар и позвал к себе хозяина, потому что и тут, несмотря на утомление, первою его мыслию было не спать лечь, а, напротив того, узнать что-нибудь под рукою. Вообще, он понимал свою обязанность весьма серьезно и знал, что осторожность в полицейском чиновнике есть мать всех добродетелей. Хозяин явился в круглом фраке и оказался весьма милым негоциантом, чему Голынцев очень приятно изумился и выразил при этом надежду, что и в прочих городах России со временем купцы последуют примеру этих aimables Kroutogoriens[24]. — 26 —
|