– Знаем мы этих ревизоров! не первый год на свете живем! Но самая хлопотливая и трудная часть деятельности выпала на долю генеральши Голубовицкой. Она кстати вспомнила, что бедные города Крутогорска что-то давно не получали никакого пособия и что такое благодетельное дело всего приличнее могло быть устроено в глазах ревизора. Поэтому на совете, составленном из лиц приближенных и известных своею преданностью, было решено: немедленно устроить благородный спектакль, а если окажется возможным, то и живые картины. – Помилуйте, Дарья Михайловна! какие же могут быть у нас живые картины! вы посмотрите на наших дам! – возражает старинный наш знакомый, Леонид Сергеич Разбитной[15]. Но Дарья Михайловна, которая имеет весьма развитой стан и вообще удачно сложена, настаивает на необходимости живых картин. Выбор останавливается на четырех картинах: «Рахиль, утоляющая жажду Иакова»*, «Любимая одалиска»*, «Молодой грек с ружьем», «Дон-Жуан и Гаиде?*». – Я могу взять на себя фигуру Иакова! – говорит молодой товарищ председателя уголовной палаты, Семионович, и поспешно прибавляет: – А если угодно, то и Дон-Жуана… Дарья Михайловна в недоумении. Семионович, без сомнения, очень достойный молодой человек и отлично знает уголовные законы, но, во-первых, он имеет привычку постоянно издавать носом какой-то неприятный свист, а во-вторых, и фигура у него какая-то странная, угловатая… очень будет нехорошо! Дарье Михайловне хотелось бы отдать эти две фигуры учителю гимназии Линкину, который имеет и все нужные для того качества и к которому она чувствует род тихой дружбы. – Вы, мсьё Семионович, будете слишком утомлены спектаклем, – говорит она. – Это ничего, – отвечает Семионович, – я работаю скоро и легко… – Ну, Гаиде?, Одалиска и Рахиль – об этих фигурах нечего и говорить! – вступается кругленький помещик Загржембович, – эти фигуры по праву принадлежат Дарье Михайловне; но кому отдать Ламбро? – Архивариусу губернского правления! – предлагает Разбитной. – Вы всегда с вашими шутками, мсьё Разбитной! – говорит Дарья Михайловна, – messieurs[16], кто желает взять на себя Ламбро? – Я бы охотно ее взял, – вступается Семионович, – но у меня Дон-Жуан! – Так вы Дон-Жуана уступите… хоть мсьё Линкину! – Признаюсь вам, для меня положение Дон-Жуана больше симпатично… тут есть страсть, есть жизнь… – Зато Ламбро может одеться в красный плащ, – замечает весьма основательно Разбитной, – и тут может быть великолепный effet de lumi?re![17] — 21 —
|