|
Но, к величайшему моему удивлению, я нашел Анну Ивановну в столь же восторженном настроении духа, как и Семена Семеныча. В то время, как я вошел в гостиную, она вела оживленную беседу с товарищем председателя уголовной палаты Семионовичем. – Согласитесь, однако ж, со мной, что тут еще многое остается сделать, – говорила она, – мосье Щедрин! вы, я надеюсь, поддержите меня… – Но позвольте, Анна Ивановна, – вступился Семионович, – вы напрасно думаете, что я принадлежу к числу отсталых. Я полагаю, что нам следует только объясниться, и все недоразумения устранятся сами собою… – C’est inoui ce que nous avons souffert![2] – продолжала Анна Ивановна, обращаясь ко мне. – Изумительно даже, как могли мы дышать! «Кроткая Annette! что с тобой сделалось! что с тобой сделалось! – подумал я, переходя от изумления к совершенному остолбенению, – ты, которая до сих пор позволяла себе думать только о наслаждениях предстоящей минуты, ты, которая смотрела на жизнь как на ряд милых и грациозных сцен, вроде пословиц Альфреда Мюссе*, ты ожесточена, ты говоришь о какой-то духоте, о каких-то прошедших страданиях… Боже!» – Вот это-то именно и есть единственный пункт, насчет которого я несколько расхожусь с вами, Анна Ивановна, – возразил между тем Семионович, – я нахожу, что страдание – самая лучшая школа жизни… Недаром великий поэт сказал: Но не хочу, о други, умирать, Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…* стало быть, страдание не совсем-то дурная вещь… стало быть, в страдании возможно даже своего рода наслаждение, которое высоко ценится знатоками!.. – Не знаю; быть может, я не принадлежу к числу знатоков, но, признаюсь вам, я не охотница до страдания… Мне кажется так приятно, так легко, когда меня никто не беспокоит, si l’on me laisse jouir en paix de mon existence… n’est-ce pas[3], мсье Щедрин? – Нет сомнения, что жить спокойно гораздо приятнее, нежели пользоваться тревогами, – отвечал я. – Но я и не утверждаю, что страдание должно быть нормальным состоянием человека, – возразил Семионович, – я говорю только, что страдание – школа, и надеюсь, что самое это слово доказывает, что здесь идет о нем речь, как о мере временной, преходящей, о той мере, про которую говорит поэт: Ведь в наши дни спасительно страданье…* – Я надеюсь, что мы с честью выйдем из этой школы, – сказала Анна Ивановна, – хотя, признаюсь вам, на первый раз это будет ужасно трудно… nous sommes encore si peu habitu?s de jouir des bienfaits de la civilisation…[4] я сегодня утром говорила с мужем: это ужас, сколько надобно сделать… il faut faire ceci et cela…[5] везде, куда ни обернитесь, везде надобно снова начинать… — 11 —
|