|
– Вот так ловко! Разумеется, я без труда оправдался, объяснив, что ни задатка, ни запродажной расписки – ничего не требую. Что, конечно, я готов продать Проплёванную всякому, кто заблагорассудит сделать из нее увеселительную резиденцию, но к насильству даже в этом случае прибегать не намерен. Выслушавши это, все успокоились и признали мой проект весьма целесообразным. Поэтому условились так: сначала мы скажем, что приехали для осмотра Проплёванной, а потом опять юркнем на пароход, как будто не сошлись в цене. Но покуда мы толковали, снова пришел хозяин и на этот раз объявил, что нас без потери времени требуют в полицейское управление. Разумеется, мы с радостью поспешили на приглашение. XVII*Дело обошлось очень мило и просто. Ни исправника, ни помощника его в городе не было. Нас принял непременный член, ветхий старичок, по имени Пантелей Егорыч, и сейчас же предупредительно посадил. – Ах, господа, господа! Он качал головой и смотрел на нас – впрочем, не столько укоризненно, сколько жалеючи. Как будто говорил: какие большие выросли, а самых простых вещей не знаете! Мы сидели и ждали. – Знаете, какие нынче времена, а что? делаете! – произнес он, все больше и больше проникаясь состраданием. Дело происходило в распорядительной камере. Посредине комнаты стоял стол, покрытый зеленым сукном; в углу – другой стол поменьше, за которым, над кипой бумаг, сидел секретарь, человек еще молодой, и тоже жалеючи глядел на нас. Из-за стеклянной перегородки виднелась другая, более обширная комната, уставленная покрытыми черной клеенкой столами, за которыми занималось с десяток молодых канцеляристов. Лампы коптели; воздух насыщен был острыми миазмами дешевого керосина. – Михал Михалыч! посмотрите… там! – обратился Пантелей Егорыч к секретарю. Секретарь направился к перегородке, приотворил дверь, заглянул в канцелярию и доложил, что никого за дверьми нет, все при деле. С своей стороны, Пантелей Егорыч приподнял сукно и заглянул, нет ли кого под столом. – Ну зачем? – начал он, удостоверившись, что никого нет. – Ну, что? такое Корчева? А между тем себя подвергаете, а нас подводите… ах, господа, господа! Мы продолжали молчать. Не то чтобы мы не понимали, а оправдательных слов не могли отыскать. – Знаете, какие нынче строгости* – и решаетесь! знаете, сколько везде гаду развелось – и рискуете! Вон Вздошников только и ждет… чай, и сию минуту из окна высматривает… ах, господа, господа! – Но что же мы… – заикнулся было Глумов. — 132 —
|