|
– А по-моему, так и в заправском воре ничего достойного симпатии нет. – Ремесло у него тяжелое – вот что. Украсть на полтинник, а измучиться на сто рублей – разве это не каторга? Особливо ежели кто еще не забыл, что он в благородном пансионе воспитание получил. – Например, твой Иван Иваныч? – А как бы ты думал! Вот я тебе давеча говорил, что у него даже руку кредиторам подать смелости не хватает! у него, которому не дальше как третьего дня стоило только пальцем поманить, чтоб вся эта ватага, сложивши на груди руки крестом, в умилении внимала, ка?к он, понюхивая табачок, бормочет: купить-продать, продать-купить! Нет, про?пасть еще в нем совести, про?пасть! Уж по одному этому, по одной этой несмелости, ты можешь угадывать, какую он ночь должен был провести накануне того дня, как ему «объявиться» пришлось! Чай, и детство-то всё, и невинность вся прошлая, и папенька и маменька, и первая любовь (он за «нею» двадцать тысяч взял, и тут же их, вместе с прочими, ухнул) – всё, всё перед глазами его пронеслось! Это уж не художественные инстинкты всполошились, а кровь, собственная кровь заговорила! И прибавь к этому: он даже не украл, в строгом смысле слова, а только не оправдал доверия… Почему же он совестится и держит себя так, как будто в самом деле украл? – Да, да, в благородном пансионе воспитывался, похвальные листы получал… Вот и «червонные валеты», и они тоже… – И их две трети из «питомцев славы» – знаю я и это. Помнишь Дмитриева: Твои сыны, питомцы славы, Прекрасны, горды, величавы, А девы – розами цветут. – Как же! Как же! Перед приходом твоим только что вспомнил! А помнишь ли, как ты последний стих переделал: И девок розгами секут ? Видно, мы уж с малолетства «славу»-то в смешном виде любили представлять! – Ну, что было, то прошло. Нынче ни того, ни другого уж нет: ни девы розами не цветут, ни девок розгами не секут. Разве под пьяную руку на Козихе*, да и то – что? за радость, как на мировую пятьдесят рублей сдерут! – Да, некрасивая это штука – «червонные валеты», и не поздоровится от нее «питомцам славы»! А для меня, признаюсь, еще того прискорбнее, что на скамье подсудимых опять будут фигюрировать дети Москвы. Давно ли сидели струсберговцы, давно ли гремели адвокаты, доказывая, что они-то и суть излюбленные люди*, дети Москвы, и что иных детей Москва отныне и производить не может, – и вот, точно еще недоставало для полноты картины: опять дети, да вдобавок еще… «червонные валеты»! – И заметь, что если относительно струсберговцев нужно было еще доказывать, что они – дети Москвы, то тут даже доказательств никаких не потребуется. Прямо валяй стихами: — 307 —
|