|
Кто устоит в неравном бое?* IIIТоска! некуда деваться, не к чему приступиться, не об чем думать! Стучаться в запертую дверь – бесплодно; ломиться в нее – надорвешь силы. Вышла было линия – воровать, да и та повернулась не на пользу, а по направлению к скамье подсудимых. Даже коренные, прожженные хищники и те удивляются: воруют, а никак-таки наворованное к рукам пристать не может – все, словно сквозь сито, так и плывет, так и плывет… куда? – У меня, брат, третьего дня деньги унесли, – говорю я, вместо привета, входящему ко мне Глумову*. – А у меня – вчера унесли, – приветствует меня и он в свою очередь. – У меня Сидор Кондратьич унес, а у тебя кто? – У меня? а прах их знает! Говорят на Ивана Иваныча, да я не верю. Впрочем, и ты, любезный друг, на Сидора-то Кондратьича клевещешь, кажется. – Как клевещу! Сказывают, что за день перед тем, как объявиться*, он сто тысяч унес, веселый такой был! – Не в том дело. Ведь и мой Иван Иваныч третьего дня уйму денег унес, а сегодня все-таки ни ему, ни семье его жрать нечего! – Черт знает, однако, что ты говоришь! Куда же он деньги девал? – Угадай, любезный, подумай! Ты ведь любишь помечтать на тему: кабы у бабушки… ну, и потрудись! – Да и тебе, пожалуй, не мешает подумать! – Нет, брат, я давно уж думать оставил. Живу просто… ну, живу – и шабаш! Глумов остановился против меня, пристально взглянул мне в глаза и запел: ah! ah! que j’aime les milimilimilitairrres!*[128] – Вот как я нынче живу! – прибавил он, – и вчера в «Буффе» был, и сегодня Гранье пойду слушать! Люблю, братец, я, люблю эту французскую беспардонность, ибо подобие земного нашего странствия в ней вижу! Но шутка Глумова даже улыбки не вызвала на мое лицо. Я человек аккуратный и счет деньгам знаю. Сверх того, я понимаю (очень многие этого не понимают, а женщины – сплошь и рядом), что если у меня нет в кармане расходных денег, то мне, пожалуй, и обедать не дадут. Так что, ежели я, проснувшись утром, замечаю исчезновение дроби, которую я накануне вечером считал законом предоставленною мне собственностью, то это меня огорчает. А тут, представьте себе, не дроби, а прямо целые числа пропадают, обращаются в нули – каково же должно быть мое огорчение! Да, вдобавок еще, начнешь жаловаться, вопиять – а тебе в упор плоские шутки отпускают, говорят, что Сидор Кондратьич здесь ни при чем! Ведь покуда я был уверен, что третьеводнишние мои деньги именно Сидор Кондратьич украл, – все-таки как-то легче мне было! Думалось: можно будет и поприжать молодца! посидит с месяц в Тарасовке* (я уж в общую складчину и на кормовые* пожертвовал) – смотришь, ан копеечек по десяти и выдавит из себя! А еще с месяц посидит – и еще по десяти копеечек выдавит! Помаленьку да полегоньку, да с божьею помощью, в одном месте давнут, в другом диагностику сделают – гляди, полтина-то и набежала! Полтина… ведь это почти что куш! Полтина… гм… однако ж, только полтина! а другая-то полтина куда же девалась? — 302 —
|