– Насилу, брат, мы от него удрали! – присовокупил он в виде заключения. Потом его заинтриговал восточный человек, и он опять начал припоминать, где он его видел. – А ведь это от Огюста татарин! – воскликнул он наконец, – убей меня бог, ежели не он! Только фрак снял, да ведь я их и в костюме в ихнем видал: в ноябре они к своему причастию ходят, так этаким же манером наряжаются! Постой, я ему свиное ухо покажу! И, не откладывая дела в долгий ящик, к величайшему моему изумлению, через весь вагон крикнул: – Здравствуй, саламалика*! ты как это в первый класс попал? Но восточный человек только приветливо улыбнулся в ответ на эту апострофу, и, к моему удовольствию, происшествие это не имело дальнейших последствий, кроме брезгливого движения плечами со стороны тайного советника Стрекозы, который, казалось, говорил: в каком же, однако, я обществе еду? Вообще, как я ни усиливался воздержать Прокопа от внезапных движений, он с каждым шагом вперед эмансипировался все больше и больше. Одним из самых выдающихся его качеств было любопытство, соединенное с легковерием, и когда оно выступало вперед, то совладать с ним было очень трудно. Так случилось и теперь. Некоторое время он как будто боролся с собой и даже пытался рассказать мне сюжет «Трех мушкетеров», которых он будто бы читал по рекомендации какого-то высокопоставленного лица, но на половине рассказа не вытерпел, подсел к адвокату и тотчас же завязал с ним разговор. – Вы адвокат? – Имею честь принадлежать к сословию адвокатов. – Фамилия ваша? – Проворный, Алексей Андреев. – Как будто мы с вами прежде встречались? – Очень может быть-с. – В Муромском лесу будто. Я в саратовскую деревню, помнится, ехал. Проворный взглянул на Прокопа недоумевающими глазами. – Как ее, станция-то? Булатниково, что ли? еще вы нас в овраге поджидали? – не смущаясь, продолжал Прокоп, – вы давно тамошние места бросили? – Извините… тут есть какое-то недоразумение… Я даже не слыхал ни об каких Муромских лесах! – все больше и больше недоумевал Проворный. – Ну, что тут! Конечно, кому приятно про Муромские леса вспоминать. Главное дело: бросили – и довольно. Там, впрочем, нынче н невыгодно: все проезжие на железные дороги бросились, да и Муромские-то леса, кажется, в Петербург, на Литейную, перевели. Овсянниковское дело знаете? – Имел честь быть приглашаемым-с. – Понюхать, или взаправду? Вопрос был так необыкновенен, что даже самому Проворному сделалось весело. — 255 —
|