|
Опять завопили все разом: «Чувствуют! да еще как чувствуют! Мат! именно мат!» – А позвольте спросить, – вдруг надумался Сергей Федорыч, – вот вы насчет Турции изволили говорить, будто там конституции требуют; стало быть, это действительно так? – Чего вернее, во всех газетах написано. – Да! заварили турки кашу! придется матушке-России опять их уму-разуму учить! – А позвольте еще спросить: дворяне у них есть… турецкие? Вопрос этот сначала словно ошеломил собеседников, так что последовала короткая пауза, во время которой Павел Матвеич, чтоб скрыть свое смущение, поворотился боком к окну и попробовал засвистать. Но Василий Иваныч, по-видимому, довольно твердо помнил, что главная обязанность культурного человека состоит в том, чтобы выходить с честью из всякого затруднения, и потому колебался недолго. – Как, чай, дворянам не быть, – ответил он, – только доку?ментов у них настоящих нет, а по-ихнему – все-таки дворяне. – Помилуйте! да у меня в Соломенном и сейчас турецкий дворянин живет, и фамилия у него турецкая – Амурадов! – обрадовался Павел Матвеич, – дедушку его Потемкин простым арабчонком вывез, а впоследствии сто душ ему подарил да чин коллежского асессора выхлопотал. Внук-то, когда еще зыборы были, три трехлетия исправником по выборам прослужил, а потом три трехлетия под судом состоял – лихой! – И белый… из лица, то есть? – Немножко как будто с точечками, а впрочем, как есть – русский: и в церковь нашу ходит, и ругается по-нашему. – У нас дворяне – жалованные, а у них – так! – пояснил Василий Иваныч, – у наших права?, а у ихних – правов нет! – Сегодня он – дворянин, а завтра – опять холуй! – Завтра его подрежут да евнухом в гарем определят! – Тсс… а что, кабы у нас так? – Вот еще что вздумали! У нас этого нельзя, у нас – закон! – У нас чего лучше! у нас, ежели ты по закону живешь, никто тебя и пальцем не тронет! Ну, а коли-ежели не по закону – ау, брат! Спутники мои очевидно начинали повторяться: знак, что скудный запас разговора приближается к концу. Все отяжелели: Василий Иваныч вытянул руки вверх и с наслаждением сибарита шевелил лопатками; Павел Матвеич просто-напросто завывал, зевая; один Сергей Федорыч ерзал на месте, но не для того, чтоб спросить еще что-нибудь, а как бы ища куда-нибудь половчее примазаться. Если б не близость Вержболова, наверное, эти люди через минуту заснули бы тем тревожным, захлебывающимся сном, от которого у русского культурного человека стискиваются зубы и лицо в самое короткое время покрывается глянцевитым туком. Однако я был убежден, что еще далеко не все сказано. Не может быть, думалось мне, что они так-таки и позабыли о ветчине! И действительно, предчувствие не обмануло меня: хотя и окольным путем, но они пришли, однако ж, к ветчине. — 383 —
|