– Буря идет, – сказал он через минуту. – Это вот я знаю. [Ой-ой, заревет ночью буря, сосны будет ломать, с корнем выворачивать станет!.. Заиграет лесной хозяин… – добавил он тише. ] – Почему же ты знаешь, дед? – Эге, это я знаю! Хорошо знаю, как дерево говорит… Дерево, хлопче, тоже боится… Вот осина, проклятое дерево, все что-то лопочет, – и ветру нет, а она трясется. Сосна на бору в ясный день играет-звенит, а чуть подымется ветер, она загудит и застонет. [Это еще ничего… А ты вот слушай теперь. ] Я хоть глазами плохо вижу, а ухом слышу: дуб зашумел, дуба уже трогает на поляне… Это к буре. [Действительно, ] куча невысоких коряжистых дубов, стоявших посредине поляны и защищенных высокою стеною бора, помахивала крепкими ветвями, и от них несся глухой шум, легко отличаемый от гулкого звона сосен. – Эге! слышишь ли, хлопче? – говорит дед с детски лукавою улыбкой. – Я уже знаю: тронуло этак вот дуба, значит, хозяин ночью пойдет, ломать будет… Да нет, не сломает! Дуб – дерево крепкое, не под силу даже хозяину… [Вот как! ] – Какой же хозяин, деду? Сам же ты говоришь: буря ломает. Дед закивал головой с лукавым видом. – Эге, я ж это знаю!.. [Нынче, говорят, такие люди пошли, что уже ничему не верят. Вот оно как! А ] я же его видел, вот как тебя теперь, а то еще лучше, потому что теперь у меня глаза старые, а тогда были молодые. [Ой-ой, как еще видели мои глаза смолоду!.. ] – Как же ты его видел, деду, скажи-ка? – А вот все равно, как и теперь: сначала сосна застонет на бору… То звенит, а то стонать начнет: о-ох-хо-о… о-хо-о! – и затихнет, а потом опять, потом опять, да чаще, да жалостнее. Эге, потому что много ее повалит хозяин ночью. А потом дуб заговорит. А к вечеру все больше, а ночью и пойдет крутить: бегает по лесу, смеется и плачет, вертится, пляшет и все на дуба налегает, все хочет вырвать… А я раз осенью и посмотрел в оконце; вот ему это и не по сердцу: подбежал к окну, тар-рах в него сосновою корягой[; чуть мне все лицо не искалечил, чтоб ему было пусто; да я не дурак – отскочил. Эге, хлопче, вот он какой сердитый!.. ]. – А каков же он с виду? – А с виду он все равно как старая верба[, – что стоит на болоте. Очень похож!.. ]. И волосы – как сухая омела, [что вырастает на деревьях, ] и борода тоже, а нос – как здоровенный сук, а морда корявая, [точно поросла ] с лишаями. [Тьфу, какой некрасивый! ] Не дай же бог ни одному крещеному на него походить… [Ей-богу! ] Я таки в другой раз на болоте его видел, близко… А хочешь, приходи зимой, так и сам увидишь его . Взойди туда, на гору, – лесом та гора поросла, – и полезай на самое высокое дерево, на верхушку. Вот оттуда иной день и можно его увидать: идет он белым столбом поверх лесу, так и вертится сам, с горы в долину спускается… Побежит, побежит, а потом в лесу и пропадет. Эге!.. А где пройдет, там след белым снегом устилает… Не веришь старому человеку, так когда-нибудь сам посмотри. — 44 —
|