|
Забился тут пан, закричал, а Роман только ворчит про себя, как медведь, а козак насмехается. Вот и вышли. А я испугался, кинулся в хату и прямо к Оксане. Сидит моя Оксана на лавке – белая, как стена… А по лесу уже загудела настоящая буря: кричит бор разными голосами, да ветер воет, а когда и гром полыхнет. Сидим мы с Оксаной на лежанке, и вдруг слышу я, кто-то в лесу застонал. Ох, да так жалобно, что я до сих пор, как вспомню, то на сердце тяжело станет, а ведь уже тому много лет… – Оксано, – говорю, – голубонько, а кто ж это там в лесу стонет? А она схватила меня на руки и качает: – Спи, – говорит, – хлопчику, ничего! Это так… лес шумит… А лес и вправду шумел, ох, и шумел же! Просидели мы еще сколько-то времени, слышу я, ударило по лесу будто из рушницы. – Оксано, – говорю, – голубонько, а кто ж это из рушницы стреляет? А она, небога, все меня качает и все говорит: – Молчи, молчи, хлопчику, то гром божий ударил в лесу. А сама все плачет и меня крепко к груди прижимает, баюкает: «Лес шумит, лес шумит, хлопчику, лес шумит…» Вот я лежал у нее на руках и заснул… А наутро, хлопче, проснулся, гляжу: солнце светит, Оксана одна в хате одетая спит. Вспомнил я вчерашнее и думаю: это мне такое приснилось. А оно не приснилось, ой, не приснилось, а было направду. Выбежал я из хаты, побежал в лес, а в лесу пташки щебечут, и роса на листьях блестит. Вот добежал до кустов, а там и пан, и доезжачий лежат себе рядом. Пан спокойный и бледный, а доезжачий седой, как голубь, и строгий, как раз будто живой. А на груди и у пана, и у доезжачего кровь. ? ? ? – Хочу, хочу, деду! Рассказывай! – Так и расскажу же, эге! Слушай вот! У меня, знаешь, батько с матерью давно померли, я еще малым хлопчиком был… Покинули они меня на свете одного. Вот оно как со мною было, эге! Вот громада и думает: «что ж нам теперь с этим хлопчиком делать?» Ну, и пан тоже себе думает… И пришел на этот раз из лесу лесник Роман, да и говорит громаде: «Дайте мне этого хлопца в сторожку, я его буду кормить… Мне в лесу веселее, и ему хлеб…» [Вот он как говорит, а громада ему отвечает: «Бери!» Он и взял. ] Так я с тех самых пор в лесу и остался. Тут меня Роман и выкормил. Ото ж человек был какой [страшный, не дай господи!.. ] Росту большого, глаза черные, и душа у него темная из глаз глядела, потому [что ] всю жизнь [этот человек ] в лесу один жил: медведь ему, люди говорили, все равно что брат, а волк – племянник. Всякого зверя он знал и не боялся, а от людей сторонился [и не глядел даже на них… Вот он какой был – ей-богу, правда! ] Бывало, как [он ] на меня глянет, так у меня по спине будто кошка хвостом пове[дет ]ла… Ну, а человек был все-таки добрый, [кормил меня, нечего сказать, хорошо: ] каша, бывало, гречневая [всегда у него ] с салом, [а когда ] утку убьет, так и утка. Что правда, то уже правда, кормил-таки. — 49 —
|