|
Не успел пан ответить, вскочил Опанас в седло и поехал. Доезжачие тоже на коней сели. Роман вскинул рушницу на плечи и пошел себе, [только, проходя мимо сторожки, крикнул Оксане: – Уложи хлопчика, Оксана! Пора ему спать. Да и пану сготовь постелю ]. Вот скоро и ушли все в лес вон по той дороге; и пан в хату ушел, только панский конь стоит себе, под деревом привязан. А уж и темнеть начало, по лесу шум идет и дождик накрапывает, вот-таки совсем как теперь… Уложила меня Оксана на сеновале, перекрестила на ночь… Слышу я, моя Оксана плачет. Ох, ничего-то я тогда, малый хлопчик, не понимал, [что кругом меня творится! ] Свернулся на сене, послушал, как буря в лесу песню заводит, и стал засыпать. [Эге! ] Вдруг слышу, кто-то около сторожки ходит… подошел к дереву, панского коня отвязал. Захрапел конь, ударил копытом; как пустится в лес, скоро и топот затих… Потом слышу, опять кто-то по дороге скачет, уже к сторожке. Подскакал вплоть, соскочил с седла на землю и прямо к окну: – Пане, пане! – кричит голосом старого Богдана. – Ой, пане, отвори скорей! Вражий козак лихо задумал, видно: твоего коня в лес отпустил. Не успел старик договорить, кто-то его сзади схватил. Испугался я, слышу – что-то упало… Отворил пан двери, с рушницей выскочил, а уж в сенях Роман его захватил, да прямо за чуб, да об землю… Вот видит пан, что ему лихо, и говорит: – Ой, отпусти, Ромасю! Так-то ты мое добро помнишь? А Роман ему [отвечает ]: – Помню я, вражий пане, твое добро и до меня, и до моей жинки. Вот же я тебе теперь за добро заплачу… А пан говорит опять: – Заступись, Опанас, мой верный слуга! Я ж тебя любил, как родного сына. А Опанас ему [отвечает ]: – Ты своего верного слугу прогнал, как собаку. Любил меня так, как палка любит спину, а теперь так любишь, как спина палку… Я ж тебя просил и молил, – ты не послушался… Вот стал пан тут и Оксану просить: – Заступись ты, Оксана, у тебя сердце доброе. Выбежала Оксана, всплеснула руками: – Я ж тебя, пане, просила, в ногах валялась: пожалей мою девичью красу, не позорь меня, мужнюю жену. Ты же не пожалел, а теперь сам просишь… Ох, лишенько мне, что же я сделаю? – Пустите, – кричит опять пан, – за меня вы все погибнете в Сибири… – Не печалься за нас, пане, – говорит Опанас: – Роман будет на болоте раньше твоих доезжачих, а я, по твоей милости, один на свете, мне о своей голове думать не долго. Вскину рушницу за плечи и пойду себе в лес… Наберу проворных хлопцев и будем гулять… Из лесу станем выходить ночью на дорогу, а когда в село забредем, то прямо в панские хоромы. Эй, подымай, Ромасю, пана, вынесем его милость на дождик. — 48 —
|