Бурный восторг собрания, бешеные аплодисменты. Увидев протискивающегося ко мне с самыми недвусмысленными намерениями приятеля, я схватываю пальто, шляпу и, избегая оваций, избегая объяснений с приятелем, – мчусь к выходу. * * *Догнал он меня только на втором квартале. – Послушай! Ты… ты… или сумасшедший, или идиот?! – Ну, зачем так мрачно, – засмеялся я. – Кстати, скажи мне хоть теперь, чем занимаются филателисты?! – А ты не знал?! О, гадина! Они собирают марки! – Да что ж за смысл? Ведь теперь марки падают, что за десять долларов дают… – Чугунная голова! Они собирают почтовые марки! * * *Так вот оно что! Впрочем, каюсь: если бы я даже знал об этом раньше, я все равно произнес бы ту же самую речь, не изменив ни капельки. Зимний вечер в детскойВосемь часов вечера. В пустой детской жизнерадостно и хлопотливо трещат дрова в печке, на столе кротко горит лампа под зеленым абажуром, бросая четкий круг света на часть закапанного чернилами исцарапанного стола, на углы стопок книг и тетрадей, на раскрытый пенал, набитый всяким драгоценным дрязгом: обломками плиток туши, кисточками и свернувшимися от тепла в трубку иностранными марками… Круглые дешевые часы на стене расплылись своим широким честным лицом в улыбку и бойко, хотя их никто не слушает, отсчитывают да отсчитывают секунды. Вот с треском отворилась дверь, и мальчик лет десяти – Боря Скобцов – влетел в детскую в фуражке, пальто внакидку и с кожаным ранцем за плечами… Он подошел к своей кровати, стал к ней спиной и одним молниеносным движением сбросил все сразу: фуражку, пальто и ранец. Это был очень трудный трюк, но шикарный: вот тебе одет человек – трах! вот тебе сразу и раздет. Нянька, однако, была против этого «шикарного» приема. Не успел Боря отогреть у веселой печки замерзшие руки, как снова открылась дверь и вошла сестренка – в шубке, меховой шапочке и с коньками в руках, сверкая розовыми щеками, серыми глазами, золотыми волосами. – Каталась на коньках? – спросил Боря, пока она раздевалась. – Да. – Видишь, от меня ничего не скроется. Есть новости? – Ну! Еще какие! Я на уроке истории сказала: «Македон Александровский» и потом новую загадку слышала – чудную-чудную! – Ну, какую же? – с наружной снисходительностью спросил Боря, втайне замирая от страха и предстоящего позора: а вдруг не угадает? – Слушай. На озере сидело сто уток. Охотник выстрелил и тридцать человек уток убил наповал. Сколько осталось живых? — 154 —
|