|
Стоп! Довольно. Больше ничего не надо. Схватываю двумя пальцами эту маленькую закорючку хвостика и вытаскиваю на свет Божий конкретную картину. * * *Кабинет Максима Горького. Зимний вечер. По мягкому ковру большими неслышными шагами ходит Горький, и спустившаяся прядь длинных прямых волос в такт шагам прыгает, танцует на квадратном лбу. Руки спрятаны в карманы чёрной суконной куртки, наглухо застёгнутой у ворота, весь вид задумчивый. На оттоманке в углу уютно устроилась с вязаньем жена его – артистка Андреева[8], управляющая ныне всеми столичными театрами. – О чём задумался? – спрашивает Андреева. – Вообще, так… Сегодня на Моховой видел человека мёртвого: не то замёрз, не то от голода. И все проходят совершенно равнодушно, а многие, вероятно, думают: завтра свалюсь я – и пройдут другие мимо меня так же равнодушно. Ужас, а? – Сегодня ждёшь кого-нибудь? – Да, Луначарский звонил, что заедет. Троцкий с заседания обещал завернуть. Кстати, у нас закусить чего-нибудь найдётся? – Телятина есть холодная, куском. Макароны могу велеть сварить с пармезаном. Рыба заливная… Ну, консервы можно открыть. Сыр есть. – А вино? – Вино только красное. Портвейну всего три бутылки. Впрочем, водки почти не начатая четверть, та что на лимонной корке настоял… А! Анатолий Васильевич… Забыли вы нас: три дня и глаз не казали. Нехорошо, нехорошо. В дверях стоял, сощурив тёмные близорукие глаза, Луначарский и, облизывая языком ледяную сосульку, повисшую на рыжеватом усе, усиленно протирал запотевшее в жаркой комнате пенсне. – Холодище, – пробормотал он хрипловатым баритоном. – Я думаю, градусов 20. Мёрзнет святая Русь, хе-хе. Ну, что ж нынче – сразимся? Только если вы мне вкатите такой же ремиз, как третьего дня, – прямо отказываюсь с вами играть. – А что же ваша супруга? – любезно спросила Марья Фёдоровна, складывая рукоделие. – Да приключение с ней неприятное. Так сказать: приключилось маленькое инкоммодите[9]! Пошла вчера вечером пешком из театра – прогуляться ей, вишь, захотелось. Это при двух-то автомобилях! – В темноте споткнулась на какой-то трупище, валявшийся на тротуаре, упала и всё плечо себе расшибла. Такой синяк, что… – Какой ужас! Компресс надо. – Не по Моховой шла? – задумчиво спросил Горький. – Ну, где именье, где Днепр!.. При чём тут Моховая? А Лев Давидыч будет? – Обещал заехать после заседания. А здорово, знаете, он играет в рамс. Умная башка! – А жарковато у вас тут! Ф-фу! — 223 —
|