|
– Да, да. – сказал Сельдяев, шумно вздыхая. – Читал и я, что где-то в цирке показывали собаку, которая разговаривает; потом кошку… тоже. Показывали… которая разговаривает… Я погасил искорку ненависти, мелькнувшую у меня в глазах, и сказать, хлопнув его по плечу: – Так слушайте, что же дальше! Собака, значить, к нему: «А так, ты сознаешься?!» – «Так точно. Только вот что, ваше высокородие; так как говорим мы глаз-на-глаз, то разделимся по совести. Я вам бриллиантовые сережки отдам, что украл, a вы меня отпустите…» И кладет перед ней серьги. Собака только плечами пожала: «куда мне они… Ведь всем ювелирам приметы и описание сережек разосланы. Попадусь еще… Есть у тебя рублей пятьдесят наличными – так дай. Тогда черт с тобой, иди куда хочешь». – «Тридцать пять есть!» – «Ну, ладно, давай, да сережки то не здесь сбывай, a где-нибудь в Берлине или Дрездене!» Опустила деньги в карман да прочь со стола. Сельдяев выслушал меня, и в глазах его мелькнула тень интереса к моему рассказу. – Да откуда ж у нее карман? – Карман сюртука. Они ведь одеваются в форменные сюртуки. Шашка. Сапоги. Свисток. Жалованье 11 рублей с полтиной. Но Сельдяев снова погас. Взял меня под руку и спросил: – Ну, a что тут у вас, вообще, в Петрограде интересного? – Вы лучше расскажите, что у вас слышно в Армавире? Он остановился, обернулся ко мне, и лицо его сразу оживилось. – Да ведь я вам и забыл сказать: вот будете поражены… Ерыгина помните? – Не помню. – Ну, как же. Так можете представить, этот Ерыгин решил ехать в Сибирь! Нашел в Иркутске магазин, который ему передали на выгодных условиях – и переезжать туда… Не чудак ли?.. Что вы на это скажете?! И он залился закатистым смехом. – Господи Иисусе! Кто бы мог подумать! – воскликнул я и вслед за ним залился смехом. Как это часто бывает, смеялись мы по разным поводам. Необыкновенный человекК подъезду большого коммерческого банка подъехал господин средних лет, незначительной наружности… Когда он, среди потока других клиентов банка, проходил через стеклянный, монументального вида, турникет, то приостановился около усталого, отупевшего от бессмысленной работы швейцара и медлительно, с некоторой раздумчивостью, совсем не вязавшейся с происходившей кругом суетой, спросил швейцара: – Много народу, небось, у вас бывает в день? – Много, – отвечал швейцар, вертя турникет. – И всякого, значить, пропустить надо… Работа, нечего сказать. Тут, небось, и о себе-то чтобы подумать – нет свободной минуты. — 195 —
|