Том 3. Черным по белому

– Кудинов тоже привлекался. Слышали? – спросил Топорков. – По 129-й.

– Как же. Второй пункт. Они вместе – с редактором Лесевицким. Лесеницкому еще по другому делу лет шесть каторги выпасть может. Кстати, дорогой Топорков, не знаете ли вы, где бы можно достать портрет Кудинова? Мне бы хоть открытку.

– Для чего вам? – удивился Топорков.

Старик с милым смущением в лице улыбнулся.

– Я – как институтка… Хе-хе! Увеличу его и повешу в кабинете. Вы заходите – целую галерею увидите: Пыпина, Ковалевского, Рубинсона… Писатели, так сказать, земли русской. А Ихметьева даже на выставки купил. Помните? Работы Кульжицкого. Хорошо написан портретик. А люблю я, старичок, Ихметьева… Вот поэт Божьей милостью! Сядешь это, иногда, декламируешь вслух его «Красные зори», а сам нет нет, да и взглянешь на портрет.

– Вы слышали, конечно, – сказал Топорков печально, – что Ихметьеву тоже грозить два года тюрьмы. За эти самые «Красные зори».

– Как же! Ему эти строки инкриминируются: «Кто хочет победы – Пусть сомкнутым строем…» и так далее. Прелестное стихотворение! Теперь уж, за последний год, никто так не пишет… Загасили святое пламя, да на извращения разные полезли. Не одобряю!

Желая сказать старику что-нибудь приятное, Топорков успокоительно подмигнул бровью.

– Ихметьев, может, еще и выкарабкается.

– Как же! – сказал старик. – Дожидайтесь… «Выкарабкается»… Вчера же ему был и приговор вынесен. Не читали? Один год тюрьмы. Такая жалость!

– Неужели же только один год? – удивился Топорков. – А я думал, больше закатают.

– То-то я и говорю, – покачал головой старик. – Такая жалость! Я ему просил два года крепости, а ему – год тюрьмы дали. Адвокат попался ему – дока!

– Как… вы просили? – сбитый с толку, воскликнул Топорков. – У кого просили?

– У суда же. Но это мы еще посмотрим. У меня есть тьма поводов для кассации. Возможно, что два года крепости ему и останутся.

– Да вы кто такой? – сердито уже вскричал Топорков, нервы которого напряглись предыдущей бестолковой беседой до крайней степени.

– Господи, Боже ты мой! – улыбнулся старик, и лучистые морщинки зашевелились на его кротком лице. – Неужели не признали? Да прокурор же! Прокурор окружного суда. Ведь вы меня должны помнить, господин Топорков: я вас, помните, обвинял три года тому назад по литературному делу… вы год тогда получили.

– Так это вы! – сказал Топорков. – Теперь припоминаю. Вы, кажется, требовали трех лет крепости и, когда меня присудили на год, то кассировали приговор.