Помедлив немного, я разражаюсь таким каламбуром, услышав который всякий другой человек повесил бы трубку и убежал без оглядки: – Что я подделываю? Преимущественно кредитные бумажки. – Алло? Я вас не слышу! – Кредитные бумажки!!!! – Что – кредитные бумажки? – Я. Подделываю – К чему вы это говорите? – А вы спрашиваете, что я поделываю? Я не разобрал – два «д» у вас, или одно. Вот и ответил. Этот каламбур приводить ее в восхищение. – Ах, вечно живой, вечно остроумный! И откуда у вас только это берется? Серьезно, что у вас новенького? Зубами прикусываю нижнюю губу; лишний раз убеждаюсь, что кровь у меня солоноватая, с металлическим вкусом. – Как вампиры могут пить такую гадость? – Что-о? – Я говорю, что не понимаю: какой вкус находят вампиры в человеческой крови. Она нисколько не удивляется обороту разговора: – А вы верите в вампиров? Надо бы, конечно, сказать, что не верю, но, так как мне все это совершенно безразлично, я вяло отвечаю: – Верю. – Ну, как вам не стыдно! Вы культурный человек, а верите в вампиров. Ну, скажите: какие основания для этого вы имеете? Алло! – Что? – Я спрашиваю: какие у вас основания? – На кого? – бессмысленно спрашиваю я, читая плакат сбоку телефона: «Сто рублей тому кто докажет, что у Нарановича готовое платье не дешевле, чем у других». – «На кого» не говорят. Говорят: для чего. – Что «для чего»? – Основания. – Жизнь не ждет, – возражаю я, как мне кажется, довольно основательно, – Нет, вы мне скажите, почему вы верите в вампиров? Что за косность? – Интуиция. Вероятно, она не знает этого слова, потому что говорить «а-а-а» и, как вспугнутая птица, перепархивает на другой сук: – Что у вас, вообще слышно? – Сто рублей тому, кто докажет, что у Нарановича готовое платье не дешевле, чем у других. – У какого Нарановича? – Портной. Вероятно, дамский. – Не говорите пошлостей. Вы забываете, что разговариваете с барышней. Вообще, вы за последнее время ужасно испортились. И вот мы стоим на расстоянии двух или трех верст друг от друга, приложив к уху по куску черного выдолбленного внутри каучука. От меня к ней тянется тонкая-претонкая проволока – единственное связующее нас звено. Почему проволока так редко рвется? Хорошо, если бы какая-нибудь большая птица уселась на самое слабое место проволоки и… а ведь в самом деле – может же это случиться? если положить потихоньку трубку на подоконник и уйти? а потом свалить все на «этот проклятый телефон» (Вечная история с этими проводами! Поговорить даже не дадут как следует!). — 156 —
|