Но нужно прервать беседу на моих словах. Пусть барышня думает, что я вне себя от досады, не успев рассказать начатое. Я кричу: – Алло! Вы слушаете? Я вам сейчас что-то расскажу – только между нами. Ладно? Даете слово? – О, конечно, даю! Я умираю от любопытства!! – Ну, смотрите. Вчера только что подхожу я к квартире Бакалеевых, вдруг выходить оттуда Шмагин – бледный, как смерть! Я… Я кладу трубку на подоконник (если повесить ее, барышня может через минуту опять позвонить), – кладу трубку, облегченно вздыхаю и удаляюсь на цыпочках (громкие шаги слышны в трубку). Воображаю, как она там беснуется у своего конца проволоки: – Алло! Я вас слушаю! Почему вы молчите?! Ах, ты, Господи! Барышня! Это центральная? Почему вы нас разъединили?! Дайте номер 54–27. А телефонистка, наверное, отвечает деревянным тоном: – Или трубка снята, или повреждение на линии. Милая телефонистка. Однажды барышня позвонила ко мне рано утром; было холодно, но я согрелся под одеялом и думал, что никакие силы не сбросят меня с кровати. Однако, когда зазвенел телефонный звонок, я, пролежав минуты три под оглушительный звон, наконец, дрожа от холода, вскочил и подбежал к телефону, перепрыгивая с одной ноги на другую – пол холоден как лед. – Алло! Кто? – Здравствуйте. Вы уже не спите? Однако, рано вы поднимаетесь; я тоже уже проснулась. Ну, что у вас слышно? Перепрыгивая с ноги-на-ногу, я давал вялые реплики, и после десятиминутного разговора услышал успокаивающая душу слова: – А я очень хорошо устроилась: лежу на оттоманке, около горящего камина – тепленько-претепленько. Педикюрша делает мне педикюр, а я пью кофе, рассматриваю журналы и говорю по телефону; телефон-то у меня тут же на столе. Я кстати и позвонила вам… Алло! Почему не отвечаете? Центральная!! Что это такое? Опять порча? Господи! Вот я написал рассказ. Десятки тысяч барышень, наверное, прочтут его. И если хотя бы десять барышень призадумаются над написанным и поймут, что я хотел сказать – на свете станет жить немного легче. Прошу другие газеты перепечатать. Человек, которому повезлоIВ этом не было ничего чудесного. Это все равно, как если бы человек, переходя каждый день, в течение десяти лет, через шумную улицу, твердил бы ежедневно: – Вот сегодня меня непременно раздавит автомобиль! Сегодня уж наверное. И если бы автомобиль когда-нибудь, действительно, раздавил его – в этом не было бы ничего удивительного. Не было бы чудесного пророчества, предчувствия. — 157 —
|