|
– Какие жулики? – Да эти: Симакович и Перепентьев. – Они вовсе не Симакович и Перепентьев. Они: Жбанников и Сычуг. – А черт с ними! Сычуг, – не Сычуг. Шофер тоже свинья – сорок два рубля содрал – за что, спрашивается? Какой-то Григорий тоже или Пантелей… Дал я ему целковый на чай, просил пять рублей разменять, а он возьми, да и исчезни с золотым! Как-бы теперь эти пять рублей пригодились… Швейцару тоже у Жана… Три рубля дал. Тысячу раз говорил себе: нужно иметь всегда мелкие! Предовольно с него было-бы и полтинника. Вспомнив еще что-то, он злобно схватил себя за голову. – Валлеруа! Знают черти, что подсунуть! По три с полтиной порция! Так четырнадцать рублей и ухнули. С какой радости, спрашивается? – Ну, чего там хныкать, – сказал я, решительно подымаясь с дивана. – Поедем в Прагу, пообедаем, придем в себя. – В Прагу? – охнул Тугоуздов. – Не-ет, братец… я теперь неделю буду сосисками с пивом поддерживаться. Мы хотя не нищие, дорогой мой, а нам тоже соображаться надо… Хочешь, пойдем, тут такой ресторанчик есть «Неаполь», за углом. Графинчик водки с закуской 30 копеек, обед из трех блюд шесть гривен… – Котлет валлеруа не будет? – Зачем? – не понял он. – Да, как же. Может, цыган позовешь, а? Ходи изба, ходи печь… – Молчи, чтоб ты пропал! Он бросился на диван и простонал: – А у Жана почти полкоробки икры осталось… Не доели! А ведь он за нее двенадцать рублей поставил… Водки графин оставили… Семги три куска… И эта широкая московская натура, этот размашистый гуляка заплакал от беспросветного отчаяния и скорби… Ничтожная личностьЛежа в кабинете на диване с книгой в руках, я услышал голоса, доносившиеся из передней…. – Ну, что, как твой барин? – А что-с? – Его нет дома? Да? – Нет-с, помилуйте – дома. Долгая пауза последовала за этим ответом. Потом первый голос, проникнутый глубоким изумлением, воскликнул: – Ну, что ты такое говоришь? Неужели?!.. – Так точно. Дома. – Вот-то штука! Ты уверен в этом? – Барин в кабинете на диване читают книжку. – И к нему можно? Может быть, он болен? Нынче все болеют. – Никак нет; не болен. – Чудеса!.. Ну, проводи меня к нему. Кирпичев показался в дверях. Этого Кирпичева я уже не видел… не помню сколько. Петербург странный город: кажется, будто позавчера только встречался на Невском со знакомым человеком, а он за это время или уже Европу успел объехать и жениться на вдове из Иркутска, или полгода, как застрелился, или уже десятый месяц сидит в тюрьме по причине, очень теперь распространенной в нашей великой, могучей России: взяли просто и посадили человека; там, мол, видно будет за что! — 137 —
|