– Вы даете честное слово? – Даю честное слово. И обе фигуры погрузились после этого в безмолвие – и та, что под белой простыней, и та, что под желтой. Замерли под зноем, даже не пошевельнувшись. Я в это время успел уже одеться и ушел, так и не увидев никогда больше людей под простынями – ни самоуверенного заместителя судьбы, ни его соперника на этом скользком поприще. Боже мой! Может быть, если бы я и поднял эти две простыни – желтую и белую – под ними-бы ничего не оказалось, кроме бесформенных груд песку, насыпанного подвижным отпрыском многолюбивой венгерки, потому что – мало ли что может пригрезиться расплавленному свирепым солнцем мозгу…» Скептик*IВосемь лет тому назад мне пришлось прожить около двух недель в одном из небольших городков Харьковской губернии – именно, в Змиеве. Жить пришлось у сиделицы казенной винной лавки, бойкой расторопной женщины, которая делала десяток дел сразу – успевая продавать меланхоличным змиевским пьяницам водку, готовить мне обед и, кроме того, в промежутках ругательски-ругать своего сына Стешу. Стеша был молодец девятнадцати лет, всю свою недолгую жизнь пробродивший из угла в угол, самоуглубленный дурень, ленивый, как корова, и прожорливый, как удав. С утра, восстав от сна, он умывался, аккуратно напивался чаю, и опять ложился на диван – неофициально, – как он говорил. Так, лежа на диване и перелистывая «Ниву» за 1880 год – ждал обеда. – Ты хоть бы чем-нибудь занялся! – кричала сиделица винной лавки, выглядывая изредка из дверей. – А чем я займусь там, – возражал Стеша хриплым голосом. – О, Господи! Другие люди, как люди! Служат, дело делают, а этот, как колода!.. Нислимо ли это – здоровый молодой человек, и целыми днями диваны протирает! – «Нислимо!» – сурово сипел Стеша. – Говорить бы, как следует, по-русски выучились! – Убирайся отсюда, с дивана! Это что еще такое за моду выдумал – по диванам разлеживаться. Все соседы с тебя смеются!.. – «Соседы!» Не умеете говорить, так молчали бы. – То-то вот нам, неумеющим, и приходится кормить вас, умеющих-то? Профессор какой? Пошел прочь с дивана Подбоченившись она наступала на Стешу. Когда же слова не помогали, она схватывала его за руку и сбрасывала с дивана на пол. Он тяжело шлепался, вставал, забирал свою «Ниву» и, мурлыча какой-то бессмысленный мотив, хладнокровно переходил на крылечко, выходившее на засоренный, залитый помоями двор. – Хоть бы за что-нибудь ты взялся, чучело ты разнесчастное. И как это так человек жить может? — 121 —
|