– Ну, какой это бал! Маленькая домашняя вечеринка. Она мне говорит: «Джузеппе, я несчастна! Я хотела бы перед вами причаститься». – Исповедаться! – поправил незнакомец. – Ну, исповедаться. «Хорошо, – говорю я. – Приезжайте». А она приехала и говорит: «Джузеппе, извините меня, но я вас люблю». – Ужасно глупый роман! – бесцеремонно заявил незнакомец. – Ваши соседи выслушали его без всякого интереса. Если у папы все такие кардиналы, я ему не завидую! IVОн благосклонно взглянул на Четверорукова и вежливо сказал: – Я не понимаю, как вы можете оставлять вашу жену скучающей, когда у вас есть такой прекрасный дар… Четвероруков побледнел и робко спросил: – Ка…кой д-дар? – Господи! Да пение же! Ведь вы хитрец! Думаете, если около вас висит форменная фуражка, так уж никто и не догадается, что вы знаменитый баритон, пожинавший такие лавры в столицах?.. – Вы ошиблись, – насильственно улыбнулся Четвероруков. – Я чиновник Четвероруков, а это моя жена Симочка. – Кардинал! – воскликнул незнакомец, переведя дуло револьвера на чиновника. – Как ты думаешь, кто он: чиновник или знаменитый баритон? Сандомирский злорадно взглянул на Четверорукова и, пожав плечами, сказал: – Наверное, баритон! – Видите! Устами кардиналов глаголет истина. Спойте что-нибудь, маэстро! Я вас умоляю. – Я не умею! – беспомощно пролепетал Четвероруков. – Уверяю вас, у меня голос противный, скрипучий! – Ах-хах-ха! – засмеялся незнакомец. – Скромность истинного таланта! Прошу вас – пойте! – Уверяю вас… – Пойте! Пойте, черт возьми!!! Четвероруков конфузливо взглянул на нахмуренное лицо жены и, спрятав руки в карманы, робко и фальшиво запел: По синим волнам океана, Лишь звезды блеснут в небесах… Подперев голову рукой, незнакомец внимательно, с интересом, слушал пение. Время от времени он подщелкивал пальцами и подпевал. – Хорошо поете! Тысяч шесть получаете? Наверное, больше! Знаете, что там ни говори, а музыка смягчает нравы. Не правда ли, кардинал? – Еще как! – нерешительно сказал Сандомирский. – Вот видите, господа! Едва вы перестали притворяться, стали сами собою, как настроение ваше улучшилось и скуки как не бывало. Ведь вы не скучаете? – Какая тут скука! – вздохнул представитель фирмы «Эванс и Крумбель». – Сплошное веселье. – Я очень рад. Я замечаю, сударыня, что и ваше личико изменило свое выражение. Самое ужасное в жизни, господа, это фальшь, притворство. И если смело, энергично за это взяться – все фальшивое и притворное рассеется. Ведь вы раньше считали, вероятно, этого господина коммивояжером, а вашего мужа чиновником. Считали, может быть, всю жизнь… А я в два приема снял с них личину. Один оказался кардиналом, другой – баритоном. Не правда ли, кардинал? — 97 —
|