|
XXVI. ПОДОБНОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ. Табл. VI, № 26 Подобный предыдущему сосуд для пепла, изображенный у Gori на той же таблице под № 1, представляет также изгнание злых духов из бесноватого мужчины; но при звуке музыки. Известно, что в Италии ужаление тарантула производит бешенство, излечиваемое только плясовой музыкой. Надпись отличается несколько от предыдущей, её должно читать так: 1) В подлиннике: Явтити беси ево, какiе имал. 2) По-русски: Явитесь бесы его, каких (которых) он в себя принял. У Dempster’a находятся на таблицах XXXVI и XXXVII еще две подобные, немного изменённые надписи. Там бесноватый вылечивается не водой, но огнем, держа колено в огне жертвенника и выказывая боль (Эксперименты такого рода, вероятно, могут страждущему расстройством рассудка поставить опять голову на своё место. Ведь акупункция помогает же от подагры. - Примеч. переводчика). Один из присутствующих льёт масло на огонь, другой держит животное, похожее на собаку, назначенное для принятия в себя бесов. На заднем плане играют три лица на инструментах, а четвёртое приносит плоды. Вероятно, музыка назначена для того, чтобы заглушить болезненный крик пациента. XXVII. БИТВА ГЛАДИАТОРОВ. Табл. VII, № 27 Достопочтенный придворный священник в Веймаре, Стефан Сабинин, которому мои археологические занятия обязаны приятным его участием, прислал мне это изображение, взятое из «Tischein’s Engravings» для объяснения надписи, которую я при первом взгляде принял за славянскую. Вскоре после того я нашёл то же самое изображение в «Boekh, Inscript. grace. Vol. 1, p. 12», где осторожный издатель удерживается, однако же, от истолкования её, имея, вероятно, основательные причины на то. Напротив того в мифологической галерее Millin’a под № 512 помещено это изображение вместе с надписью, признанной им за греческую и изъяснённою так: («Дважды настигнутый смертью добывает он колесницу.») Millin видел в этой сцене убитого Улиссом и Диомедом Долона, которому Гектор обещал Ахиллесову колесницу. Millin, у которого под руками находилось такое множество средств, составляет авторитет предо мной, повелевающий молчать. Поэтому я готов почитать это дело решенным и довольствуюсь только обнаружением некоторых моих сомнений, хотя, может быть, и ни к чему не ведущих. Счастливый объяснитель надписи хочет, кажется, удержать здесь этрусские формы букв; а потому он объявляет третью букву, имеющую форму М, двенадцатую и двадцать третью за S; а седьмую, имеющую форму V, за L; хотя он ту же букву V, на девятнадцатом месте вновь встречающуюся, почитает уже не за L, но за Y. Если против этого ничего нельзя сказать, потому что у Этруссков V имело четвероякое значение, как то: L, О, U и Y; то нельзя не спросить, отчего здесь в самом начале встречается D, а далее четыре раза О, когда известно, что этрусский алфавит не имел ни D, ни О? Следовательно, надпись писана не этрусскими, но древнегреческими буквами. Но вслед за ним невольно является второй вопрос: что могло его, т.е. грека, побудить, чтобы в чисто греческой надписи отвергнуть в самом начале букву (Дельту), столь известную всем и встречающуюся во всех надписях, и заменить её заимствованной у Латин буквой D, округленной почти в О? К этим сомнениям присовокупляются ещё многие. — 146 —
|