- Мы хоть с соседями простимся? - Обязательно. Да ты не переживай. Этот дом продадим, в другом месте купим. Поближе к Сердобольску и вообще... - Что - вообще? - Хуже не будет, обещаю. Кстати, я забыл тебе сказать: наш Егор Михайлович в тюрьме отсидел двенадцать лет. - Егор Михайлович... Не может быть! За что? - За убийство человека. От неожиданности я так и села на месте. - Это... правда? - Ты на чердаке тетрадку со стихами читала, я в саду был. Туда ко мне тетя Валя приходила, Кобцева которая. Слово за слово. Думаю, врать ей не с руки. Огорошена? - Конечно. - Я тоже. Впрочем, еще не все. А знаешь, кого убил наш Егор Михайлович? - Нет. - Сосновского Петра Константиновича. Это давно было, лет пятьдесят назад, но о Сосновском мы наслышаны. Помнишь слова из тетради Василия Иоанновича? - Дядя Петя?! - Он самый. Фамилия другая, потому, что Петр Константинович их дядя по матери. Интересно? Но и это еще не все. Знаешь, где он жил? Догадайся с трех раз. - В доме Лукерьи? - Да. И ко всему прочему может статься, что Лукерье он не чужой человек был. Если, конечно, она на самом деле жила на белом свете. - Папа, ты... испугался? Отец впервые за все время нашего разговора перестал собирать вещи, выпрямился и серьезно посмотрел на меня. - Испугался. Разве это стыдно? Только дураки ничего не боятся. - Прости, я не так выразилась. Я понимаю, ты за меня волнуешься. Но если... если он нечаянно? - Убил человека? - Такое же бывает? - Может быть, но мне это не интересно. Здесь со всеми что-то происходит. Так, хватит болтать, давай помоги мне. Вот эти бумаги раздели на несколько частей. Что-то возьмем с собой, что-то оставим Емелухе, а лишнее - обратно на чердак. - Хорошо. Папа, а можно я с собой тетрадку со стихами возьму? - Дались тебе эти стихи. - Тебе не понравились? - Есть неплохие, но большинство слабенькие. Видно, писал их человек романтический, таковых в уездной интеллигентской среде было немало. Несчастная любовь, бедность и все такое. - А это не Василий Иоаннович писал? - Нет, почерк не его, да и не Сергия Иоанновича. Так ты будешь собираться? - А тетрадь разрешишь взять? - Только без условий, хорошо? - Папа, ну пожалуйста. Это мне на память о доме, о Мареевке. Смотри, разве это плохо? Моя жизнь, как поток, Он, как море, широк, Воды бурные к морю несет. Я живу, как плыву, То всплыву, то ко дну. Скоро ль путь мой к концу подойдет? - Какой ужас! - Нет, это, конечно, не Пушкин. А вот еще одно: Побойся Бога, Натали, Иль неужели ты забыла Тот колокольчик, что вдали — 39 —
|