|
- Слушаю вас. - Как вы сказали, на нарах у меня было достаточно времени, чтобы... - Подумать? - Нет, я и раньше старалась это делать. Но сейчас особенно остро понимаю: я была несправедлива по отношению ко многим людям, в том числе и к вам. - Вот как? - Именно так. Всегда видела перед собой заместителя директора музея по науке и... – Лиза хотела сказать: «стерву», но удержалась. Обе женщины были взволнованы, поэтому Лебедева не обратила внимание на последние «и» Толстиковой. - Впрочем, это не важно, - добавила Лиза. - Как сказать, Елизавета Михайловна... Толстикова улыбнулась. - Но я договорю. В какой-то момент... да, именно так, я поняла, что вы – человек... - Неужели? - Человек, - Лиза постаралась не заметить иронии Лебедевой, - и... - Звучу гордо? - Нет. Вам бывает больно, как и мне. Вы тоже плачете ночами в одинокую подушку... И с каждым днем от вас тоже все дальше и дальше та маленькая девочка, которая была уверена в том, что в мире живут только добрые люди... Вот, кажется, и все. Пошла работать. Если вы, конечно, не возражаете. И Лиза вышла из кабинета. - Не возражаю, - словно исполнив роль эхо, ответила Лебедева. Вскоре она спустилась в кабинет Толстиковой и, в сущности, сказала те же самые слова. А еще через полчаса по музею уже бегал Слонимский, повторяя одну и ту же фразу: «Будьте готовы, господа-товарищи. Скоро приедет милиция, не пугайтесь! Будем вместе с органами делать полную инвентаризацию всех наших картин. И тех, что на стене, и тех... короче, вы поняли». Лиза постаралась не выдать своего волнения, когда заметила, как после этих слов побледнела Закряжская, как подняла она трубку телефона, а затем быстро нажав на отбой, но, не положив трубку на место, вышла из комнаты. И вот в коридоре раздается голос Аделаиды Степановны: - Уважаемая Милица Васильевна, вы уж сообщите вашим поклонникам номер своего телефона. - Моим поклонникам? – старушка оторвала глаза от холста. - По крайней мере, вас хочет какой-то мужчина. - Меня хочет? Ну вы и скажете, - и с этими словами Сечкина засеменила к выходу. Когда Закряжская выходила из кабинета Милицы Васильевны, закутывая в кофту холст, у порога ее ждали два молодых человека. - Аделаида Степановна, - показал служебное удостоверение один из них, – прошу вас пройти с нами... *** Если вы думаете, что теперь нас ждет сплошной хэппи-энд, то вы глубоко заблуждаетесь. Люди, претендующие на удочерение Лизоньки, оказались серьезными и порядочными людьми, и, похоже, их шансы становились с каждым днем все более весомыми. Галину на седьмом месяце положили на сохранение. Перед Сидориным встала дилемма: либо менять место жительства, но зато сохранить работу – и престижную, и интересную, либо остаться в городе, оказавшись, грубо говоря, у разбитого корыта. Но все это меркло перед бедой Любы Братищевой, у которой обнаружили метастазы. Она очень резко сдала. В Обнинске ей сделали химиотерапию, но, похоже, дело было очень серьезно. Лиза каждый день разрывалась между родильным, детским и онкологическим отделениями больницы. Но если маленькая Лиза с каждым днем чувствовала себя все лучше, то Люба таяла на глазах. С каждым разом Толстиковой приходилось все тяжелее делать беззаботный вид и уверять подругу, что все будет хорошо. Вначале Братищева охотно подыгрывала ей, много смеялась, строила планы, а затем вдруг как-то затихла. Только глаза глядели на Лизу с надеждой: мол, если говоришь, значит, так и будет. — 231 —
|